Чтобы символизировать Абиварда, Багдасарес придумал блестящий серебряный аркет. "У меня нет ничего подобного для кубратского кагана", - с несчастным видом сказал он.

"Тогда почему бы просто не использовать одну из наших золотых монет?" Ответил Маниакес, и в его голосе звучало что угодно, только не ликование. "Мы собирались заплатить Этцилию достаточно из них - но недостаточно, чтобы удовлетворить его".

"Аналогия должна быть более точной". Багдасарес не заметил, что Маниакес позволил себе кривую шутку - или же выпорол себя за прошлые неудачи. Маг, наконец, выбрал саблю кубрата. Ее лезвие тоже сияло, хотя и другим блеском, чем у макуранской монеты. После этого Багдасарес выглядел почти довольным миром. "Теперь мне нужно только одно: ты".

"Я?" Маниакес услышал собственный писк, как будто он был юнцом, чей голос прерывал каждое второе слово.

"Конечно, ваше величество". сказал волшебник. "Вы будете элементом, преобразующим общее в конкретное. Это не меч Этцилия, всего лишь оружие кубрати. Велика вероятность того, что эта монета когда-либо была в поясной сумке Абиварда. Но ты встречался с обоими мужчинами. Благодаря действию закона заражения, вы остаетесь на связи с ними обоими. И этот контакт усиливает действие закона подобия здесь, связывая эти артефакты не только с их соответствующими нациями, но и с личностями, планы которых мы пытаемся узнать ".

Маниакес надеялся вернуться на стену на случай, если Этцилий, вместо того чтобы посоветоваться с Абивардом, просто решит атаковать снова. Однако, если бы это произошло, гонец, без сомнения, принес бы ему весть об этом. Он мог бы уйти, когда это произойдет. Неотложные нужды битвы дали бы ему хороший предлог для того, чтобы прервать магию Багдасареса. Тем временем он смирился с ожиданием.

"Возьмите ковчег в одну руку, ваше величество, а меч в другую", - сказал Багдасарес. "Подумайте о двух мужчинах, которых представляют эти предметы. Подумайте о том, как они разговаривают друг с другом, и о том, что они могли бы сказать в ситуации, в которой они оказались ".

"Я ничего не делал, только думал о том, что они могли сказать", - ответил Маниакес. "Я хочу выяснить, что они сказали или будут говорить".

Багдасарес не ответил. Маниакес не был уверен, что Багдасарес вообще слышал. Маг начал произносить заклинание, которое он будет использовать для заклинания, и пассы, которые будут сопровождать его. Если волшебник не сосредоточит свой разум на главном, его магия наверняка потерпит неудачу.

Это может потерпеть неудачу, даже если он сделает все идеально. Нахмуренный вид Багдасареса заставил его выглядеть старше. "Обереги", - сказал он Маниакесу в тот момент, когда его руки были заняты, но ему не нужно было произносить устные заклинания. "Мне оказывают сопротивление". Его лоб наморщился в раздумье. Когда он снова начал петь, ритм слегка отличался от того, что был раньше.

Возможно, по-другому, но не лучше. Хмурое выражение лица сменилось хмуростью. "С ними видессианский маг", - сказал он, выпуская слова так, словно они вылетали изо рта, полного гниющей рыбы. "Он предусмотрел заклинания против многих вещей, которые я мог бы попробовать. Многих, да, но не всех".

Ритм песнопения снова изменился. На этот раз изменился и язык: с архаичного видессианского он перешел на васпураканский. Теперь его глаза заблестели, голос окреп - прогресс, рассудил Маниакес.

Мгновение спустя он смог сам оценить прогресс. Он начал чувствовать ... нечто среднее между серебряной монетой и железным мечом. Он не думал, что чувствует это каким-либо из пяти обычных чувств. Это было больше похоже, по крайней мере, так он рассудил, на ток, который передавался от жреца-целителя к человеку, которому он помогал: столь же неописуемо, как это, и столь же реально.

"Мы должны сделать это вместе", - раздался голос из воздуха перед ним. "Задержка причиняет боль и моим людям - половина из них хочет завтра отправиться на север".

"Отведите достаточное количество моих солдат через переправу для скота, и мы проложим путь к башням и стене", - ответил другой голос, очевидно, из того же пустого места.

Маниакес вздрогнул от неожиданности. Дело было не столько в том, что он услышал Эцилия и Абиварда: он потребовал, чтобы Багдасарес дал ему возможность слышать их. То, что маг преуспел, хотя он сомневался, что успех возможен, удовлетворило Автократора, не удивив его. Чего он, однако, не ожидал, так это того, что и каган Кубрата, и маршал Макурана будут говорить по-видессиански. Что там говорилось, когда у двух величайших врагов Империи был только один общий язык?

"И пока они заняты борьбой с башнями ..." Маниакес снова был удивлен, не ожидая услышать здесь третий голос. Но, независимо от того, дал ему Багдасарес что-нибудь в подтверждение этого или нет, у него была привязанность к Чикасу, давняя общая привязанность, переросшая в почти убийство и бесконечное предательство. О, да, эти двое были связаны.

Но что знал Тзикас? Что он пытался показать кубратам, когда Маниакес чуть не проткнул его дротиком?

Автократор ничего не узнал. Абивард сказал: "Доставьте моноксилу к нам. Вы знаете, каким сигналом сообщить нам, когда они прибудут?"