«Подыму скандал, – написала супругу императрица, узнав об этом. – Зачем же отнимать удовольствие у раненых и детей на том основании, что елка первоначально была перенята из Германии? Эта узость взглядов прямо чудовищна».

Но особенно ярко германофобские настроения проявлялись в Москве. На тех, кто разговаривал по-французски в трамвае, пассажиры, не знавшие иностранных языков, шипели: «Немцы!» О государыне, урожденной немецкой принцессе, ходили самые нелепые слухи. Брюс Локкарт писал: «К этому времени относится наиболее популярный московский… анекдот. Царевич сидит и плачет в коридоре Зимнего дворца. Генерал, покидающий дворец после аудиенции, останавливается и гладит мальчика по голове.

– Что случилось, мальчик?

Царевич отвечает, улыбаясь сквозь слезы:

– Когда бьют русских, плачет папа. Когда бьют немцев, плачет мама. Как же мне не плакать?»

После поражения слывших прежде непобедимыми русских армий москвичи высыпали на улицы, чтобы на ком-то выместить свой гнев. Британский вице-консул Рой Брюс Локкарт писал: «10 июня большой антигерманский бунт вспыхнул в Москве, и в течение четырех дней город был во власти толпы. Каждый магазин, каждая фабрика, каждый частный дом, принадлежавший немцу или лицу, имеющему германскую фамилию, были разграблены и опустошены. Загородный дом Кноппа, известного русско-германского миллионера, который больше всех содействовал созданию в России хлопчатобумажной промышленности, импортируя английские машины и привлекая английских директоров, был сожжен до основания. Толпа, обезумевшая от вина, которое она раздобыла при разгроме винных магазинов… не знала пощады… Полиция не могла или не хотела вмешиваться… Я остановился на Кузнецком Мосту и стал наблюдать, как хулиганы грабили самый большой московский магазин роялей. „Бехштейны“, „Блютнеры“, большие и маленькие рояли, пианино летели одно за другим из различных этажей на землю».

Морис Палеолог вспоминал: «Московские беспорядки носили особо серьезный характер, о котором не упоминали отчеты прессы. На знаменитой Красной площади, свидетельнице стольких исторических событий, толпа поносила царя и царицу, требуя заключения царицы в монастырь, передачи короны великому князю Николаю Николаевичу, провозгласив его Николаем III, и повешения Распутина. Шумные манифестации отправились к Марфо-Мариинскому монастырю, где игуменьей состоит Елизавета Федоровна, сестра императрицы и вдова великого князя Сергея Александровича. Эту женщину, которая все свое время посвящает исправительным и благотворительным учреждениям, осыпали оскорблениями, так как население Москвы давно уверено, что она германская шпионка и даже скрывает в своем монастыре брата, великого герцога Гессенского». Великая княгиня, одетая в светло-серое монашеское одеяние, встретила пришельцев одна и предложила им осмотреть здания и убедиться, что брата ее там нет. В этот момент у ее ног упал булыжник. «Долой немку!» – завопила толпа, но подоспевшая рота солдат разогнала погромщиков.

Военные поражения, враждебные настроения среди жителей отразились и на некоторых членах правительства. Генерал Сухомлинов, которому на этот раз не удалось отшутиться на вопрос, почему у армии катастрофически мало орудий и боеприпасов, 20 июня был смещен, 27 июня государь заявил: «Я ожидаю… от всех верных сынов Родины, без различия взглядов и положений, сплоченной, дружной работы для нужд нашей доблестной армии». Он также указал, что будет созвана Дума «для того, чтобы услышать голос российской земли». Был создан особый Совет обороны. Меры были полезные, но запоздалые. Сменивший Сухомлинова новый военный министр генерал Поливанов – энергичный, резкий и решительный человек – откровенно заявил своим коллегам по министерству на заседании Совета министров 16 июля: «Я считаю своим долгом сообщить Совету министров, что держава в опасности. Где кончится наше отступление, знает один только Бог».

Видя, что его войска отступают, государь испытывал настоятельную потребность встать во главе армии. 16 июля, нервно расхаживая по дорожкам парка в Царском Селе вместе с сыном и Пьером Жильяром, он заявил наставнику цесаревича: «Вы не поверите, как тягостно мне пребывать в тылу. Мне кажется, что здесь все, даже воздух, которым дышим, ослабляет энергию, размягчает характеры… Там же – дерутся и умирают за Родину. На фронте одно чувство преобладает над всем: желание победить».

Пристальное внимание императора к любимой им армии имело еще одну, менее возвышенную причину – враждебное отношение государыни к великому князю Николаю Николаевичу. Александра Федоровна никогда не жаловала этого темпераментного, решительного воина, который был гораздо выше ростом ее супруга. Она не могла простить великому князю его мелодраматический жест, когда тот заявил, что застрелится на глазах у государя и Витте, если не будет подписан манифест, который привел к созданию Думы. Она знала, что благодаря его богатырскому сложению и внешности воеводы былых времен на фронте к великому князю относились как к самому значительному представителю императорской фамилии. Поговаривали, будто Николай Николаевич не пресекает слухов, что ему суждено стать Николаем III. Хуже того, великий князь люто ненавидел Распутина. Решив вернуть расположение одного из самых влиятельных своих прежних покровителей, который и познакомил его с царской семьей, старец однажды направил телеграмму великому князю, в которой сообщал, что намерен приехать в Ставку, чтобы освятить икону. Николай Николаевич ответил на это: «Приезжай, Гришка. Повешу».

Распутин сумел расправиться с могущественным противником, «подобрав к тому ключи». В присутствии императрицы старец то и дело намекал: главнокомандующий, дескать, ищет популярности среди армейцев, отодвигая в тень государя, чтобы самому однажды занять престол. Великому князю не будет удачи на поле боя, так как Господь не желает благословить его. Разве может Господь даровать ему победу, раз он отвернулся от Божьего человека? Если оставить в руках у великого князя такую большую власть, он постарается убить старца, но что станется тогда с наследником, царем и всей Россией?

Пока русские войска продвигались вперед, положение великого князя было прочным. Но после отступления доверие к нему стало падать. В течение всего лета императрица бомбардировала супруга письмами, полными упреков в адрес генералиссимуса, инспирированных «Божьим человеком».

11 июня 1915 года: «Пожалуйста, ангел, заставь Н[иколашу] смотреть твоими глазами… Пожалуйста, прислушайся к Его [Распутина] совету, когда Он высказывается так серьезно и не спит ночей из-за этого. Раз ошибешься, и мы должны будем за это поплатиться».

12 июня: «Как бы я хотела, чтобы Н[иколаша] был другим человеком и не противился Божьему человеку».

16 июня: «У меня нет абсолютно никакого доверия к Н. – я знаю, что он далеко не умен и, так как пошел против человека, посланного Богом, его дела не могут быть угодны Богу, и его мнение не может быть правильно… Над Россией не будет благословения, если ее повелитель допустит, чтобы человек, посланный Богом на помощь нам, подвергался преследованиям. Ты знаешь, как велика ненависть Н[иколаши] к Гр[игорию]».