Едва Джей скрылась за дверью, я буквально рухнул на кровать.

— Девоньки… Будьте зайками, свалите в соседний номер. Меня не кантовать.

— У тебя кровь не идёт? Ты не наклеил пластырь, не перевязал…

Глаза закрывались сами собой, но я всё же повернул к ней левую руку и разогнул.

— Если найдёшь след от укола, дам сто баксов.

— Да вот же он! Валера!

— Врёшь…

— И правда, только пигментная точка. Он так быстро зарос?

— Спокойной ночи.

И я действительно провалился в сон без сновидений, хоть в Балтиморе — едва часов шесть пополудни.

Увидеть Лос-Анджелес и не умереть

Толчок в бок.

— Валера! Ва-ле-ра!

Что ты меня дёргаешь? Дай поспать! Ночь ещё не наступила, на улице до сих пор светло.

— Не кан-то-вать.

— Валерик! — голос Ольги приобрёл минорные интонации. — Маша пугается. Ты проспал всю ночь и валяешься до сих пор. Нам скоро из гостиницы выселяться и спешить на самолёт.

Ага… Впервые за сколько-то лет пропустил утреннюю пробежку. Хорошо, что сегодня не надо на ринг. В таком состоянии меня уложит любой ветеран Первой мировой войны. А то и Русско-японской.

— Сначала завтрак. Мне что-нибудь лёгкое. Например, жареного бегемота. Целиком.

На бегемота времени не хватило. В итоге мы уселись в такси, а они в восьмидесятых годах в США большие и просторные, длина метров шесть, сзади — не сиденье, а диван-кровать, куда я и сгрузился с пакетом гамбургеров, килограммом жареной картошки, холодной пиццей, мясными пирогами и двумя литрами колы, просто праздник какой-то для продавцов омерзительного фастфуда.

Ольга сидела впереди, Маша устроилась рядом и с порицанием смотрела на праздник живота, её-то ругали за попытки съесть что-то подобное.

— Только не вздумай упрекать папочку, что жрёт ерунду. Вы сами с Ольгой виноваты — не разбудили меня вовремя, не дали поесть нормальной горячей пищи в отеле.

Она отвернулась, надув губки. Прекрасно понимает, что папа переводит стрелки с одной больной головы на другую больную.

На регистрации в аэропорту Ольга, стоявшая за мной, шепнула:

— У тебя татуха дракона посветлела! Совсем белесая. Что с тобой?

Обернулся и зашептал в ответ. Скорее всего, кроме Машки тут больше никто не понимает русский, но лучше не орать интимные подробности на весь аэровокзал.

— Крайнее истощение из-за попытки неумелого врачевания. У Джей — СПИД. Я не для того спасал её с другими пассажирами, чтоб так глупо умерла.

— Сама виновата. Или от мужа подцепила? — не унималась Ольга, вызывая у меня приступ раздражения.

— Изнасиловали. При мне. Ты довольна? Будь добра, не лезь с расспросами на эту тему.

Она заткнулась и уделяла внимание лишь Машке. Я обратил внимание, что доча где возможно начала вставлять английские слова, подцепленные во время бесконтрольного общения с другими девочками. Разумеется, «факинг щит» выучила в первую очередь. Такие они, американские дети. И у меня теперь с каждым днём всё более американский ребёнок. Вика даже не подозревает, до чего не хотелось уматывать из СССР и как порой тянет обратно, при всех многочисленных минусах пребывания там.

Еврейский анекдот: «Там хорошо, где нас нет. — Правильно! Там хорошо, где евреев нет». На самом деле, концентрация евреев — индикатор качества жизни, где попало они не селятся, не дураки же.

Борт был полупустой. Я почти сразу задремал, осоловелый от гамбургеров, проснулся, когда стюардесса катила контейнер с обедом. Машка поклевала свою порцию, скормила мне остатки и отправилась шастать по салону — знакомиться с другими детьми.

Думал было перебраться к окну, на её место, и снова давить на массу, но Ольга взяла меня в оборот.

— Про Джей больше ни слова, раз ты запретил. Но количество странного зашкаливает. Вчерашнее вообще… Особенно если она выздоровеет. Валера, ты вообще — кто?

— В смысле? Паспорт показать?

— Паспорт твой я на погранконтроле видела. Он у тебя наверняка в порядке. Но ты сам не такой как обычные люди.

— Трави. В чём я не такой. И почему Вика не озаботилась моей «инаковостью»? С ней мы провели куда больше времени вместе.

Она махнула рукой.

— Пока сестру всё устраивало, ей было пофиг. Главное — результат, а ты результат обеспечивал. Когда отрезала тебя как гангренозную конечность, стало тем более пофиг.

— А тебе не всё равно?

— Нет. Я узнавала: в мире нет ни одного боксёра, кто провёл бы больше сотни боёв и во всех победил.

— Да, я — лучший.

— Ты в восемнадцать лет добился всего, о чём не может и мечтать девяносто девять процентов советских даже к концу жизни. Никогда и ничем не болел. Наверняка получал травмы, но они моментально залечивались. Вика говорила, ты из Ташкента прилетел с кривым от побоев лицом! Потом разгладил его, причём сам, без врачей, за считанные дни. Я не удивилась, почему у тебя исчез след от укола. У тебя уникальная память. К моменту нашей первой встречи знал английский в тысячу раз лучше, чем мы с Викой сейчас, отучившиеся пять лет в инязе! Может, и другие знаешь?