Белый цвет также занимает важное место в Западном полушарии. Сантерия – карибская и латиноамериканская религия, представляющая собой синкретическую смесь верований йоруба и других африканских духовных традиций и христианства. Обатала – божество, управляющее небесами, – обычно изображается в виде облаченного в белое мужчины с белыми волосами и бородой. Он наблюдает за всеми людьми, особенно за теми, кто лишь недавно был посвящен в веру и еще не выбрал, с каким конкретным богом себя отождествлять, избрав его центром своей духовности. Считается, что Обатала сохраняет спокойствие и рассудительность, разрешая споры между другими Оришами[257]. Белые одежды, надеваемые во время церемоний, взывают к его мудрости и означают просьбу о защите. Аналогичное использование этого цвета является частью ритуальных практик кандомбле и вуду, других синкретических афро-христианских духовных систем Западного полушария.

В то же время во многих азиатских культурах белый символизирует смерть, что, на первый взгляд, противоречит всем традициям, описанным здесь ранее. И все же в данном контексте он часто воссоединяется с жизнью – также как западный черный цвет смерти и небытия служит вратами, ведущими к возможностям и трансформации. В индуистской традиции, например, нанесение бхасмы, белого пепла, на лоб призвано напомнить нам о необходимости сжечь наше эго дотла, чтобы продвинуться в цикле реинкарнации. Смерть внутреннего «я» означает вступление в универсальное и вечное. Аналогично белый цвет смерти в Китае представляет собой ян, которому противопоставлен черный – инь: двуединство, чье вечное вращение говорит о внутреннем балансе всего сущего, включая жизнь и смерть.

Чистый, как снег

Хотя сегодня синтоистские свадьбы в Японии встречаются гораздо реже, чем даже 30 лет назад, белое свадебное кимоно уже давно стало традицией. Означающий чистоту цвет является частью синтоистского символического языка; белый знаменует не только девственность невесты и/или жениха, но и изгнание невезения, болезней и несчастья из жизни пары и привнесение гармонии в совместное создание нового дома. Большая часть местных религиозных практик затрагивает понятие чистоты – она считается естественным состоянием человека, и ее можно укрепить и освежить с помощью ритуального купания, а также других процедур, направленных на избавление от злых духов. Соль, бумага и другие белые предметы говорят о присутствии божественного и о стабильном порядке вещей.

Белый – традиционный цвет одежд невесты как в японской синтоистской традиции, так и во многих других странах.

Жак Мартело. Брак в синтоистском храме. Япония.

На западе традиционные белые свадебные платья появились гораздо позднее. Считается, что после того, как в 1840 году королева Виктория надела на свадьбу платье из кружева Хонитон[258]. До этого невесты просто выбирали свое лучшее платье, независимо от цвета, и оно всего лишь являлось частью женского гардероба, а не откладывалось в сторону как символ статуса. Белый цвет не всегда означал девственность: ассоциации, усиленные библейскими упоминаниями об агнцах и лилиях и одеяниями праведников, возникли как оправдание моды, заданной королевой Викторией.

Тем не менее более чем 180 лет спустя он по-прежнему считается обязательным атрибутом невесты, несмотря на то что в середине XX века из-за бережливости и дефицита, вызванных военным временем, место подвенечных платьев заняли простые костюмы-двойки. После войны голливудские фильмы и модная индустрия активно пропагандировали свадебный белый цвет, и эта традиция укоренилась еще глубже, чем раньше. Даже встряска, настигшая привычки и устоявшиеся моральные нормы в 1960-х и 1970-х годах, не смогла ослабить привлекательность белого цвета в свадебной часовне. Если посмотреть на него через призму начала XXI века и наших постоянно меняющихся представлений о сексе, трудно утверждать, что он по-прежнему означает девственность. Тем не менее белый хорошо сочетается с идеями новых начинаний, играющих важную роль в свадебных ритуалах.

Современная перезагрузка

В 1920-е годы мир, измотанный пережитыми травмами в ходе Первой мировой войны и эпидемии испанского гриппа, нуждался в перезагрузке. Старые политические и социальные иерархии выглядели ужасно анахроничными, религия теряла актуальность, а то и вовсе устаревала, а пышные и сложные стили в одежде и декоре казались громоздкими. Это был переломный момент, и перемены витали в воздухе. Автомобиль и самолет ошеломительным образом привнесли скорость в человеческую жизнь. Развитие медицины привело к невиданным ранее уровням гигиены как в больницах, так и в домах. Благодаря массово производимым инструментам, одежде и предметам домашнего обихода индустриализация начала проникать повсюду. С быстро аккумулируемыми новыми идеями и опытом популярность снискала новая эстетика: модернизм.

Дом – это машина для жилья. Ванны, солнце, горячая и холодная вода, тепло по желанию, сохранение продуктов питания, гигиена, красота в смысле хороших пропорций. Кресло – это машина для сидения и так далее[259]. Ле Корбюзье. К архитектуре. 1923

Архитекторы и дизайнеры эпохи модерна отбросили причудливые орнаменты и херувимчиков предыдущих десятилетий. Старые взгляды выражались в предметах, мебели, комнатах и сооружениях, которые вдруг стали казаться пошлыми, расточительными и грязными. Последнее было особенно важно: загроможденность и тяжеловесность Викторианской эпохи подсознательно ассоциировались с отсутствием гигиены, а она, в свою очередь, связывалась с распространением испанского гриппа. Раньше никто не задумывался, что, дабы предотвратить болезни, дома должны быть чистыми (и пригодными для уборки).

Итальянская ванная комната 1930-х годов с белой фарфоровой сантехникой, отделанная легко очищающейся плиткой.

Целый ряд молодых профессиональных проектировщиков, таких как архитектор Шарль-Эдуар Жаннере-Гри, известный под именем Ле Корбюзье, сквозь обломки войны и опасность испанского гриппа увидели, как построить новый мир, сделав его более здоровым и подходящим для людей, живущих в нем. Безупречная и упрощенная белизна модернизма, сводящая здания и изделия к их функциональной сущности, казалась чистой и освободительной. Например, проекты жилых помещений, выполненные Ле Корбюзье, практически трубили о гигиене. Меньше безделушек и тяжелых ковров – меньше пыли. Этому также способствовала мебель с металлическими каркасами и в кожаной обивке, которую можно было легко передвинуть при уборке. Простая белая плитка, как в метро, белые фарфоровые унитазы и встроенные белые эмалированные ванны также помогали поддерживать чистоту, как и легко моющийся бесшовный линолеумный пол. Большие окна без вычурных портьер впускали в помещение свет и воздух.