– Нет, но он смог убедить меня в том, что у нас много общего.

– Да уж, в этом его секрет, – сказал Тигеллин. – Он ко всем умеет подстраиваться, даже признал это в одном из своих занудных посланий [69] .

– И чем заняты задержанные? – спросил я.

Павла среди них не было, а если бы был, мы давно бы об этом узнали.

– Молятся. Некоторые поют. Поют! – Тигеллин снова рассмеялся. – А петь-то не умеют, слушать их – настоящая пытка.

Откуда-то из дальних комнат, словно в подтверждение его слов, донеслись чарующие звуки барбитона.

– Ознакомлюсь вечером с этим, – сказал я. – После этого мы определимся с наказанием и местом, где будет проводиться экзекуция.

Пора было с этим покончить.

Тигеллин кивнул и вышел из моего кабинета.

После его ухода я встал из-за стола и подошел к Гесперу. Он поднял голову в ожидании того, что я ему скажу, но я молчал, и тогда он мягко спросил:

– Желаешь, чтобы я обучил тебя игре на барбитоне?

– Да, – кивнул я.

И мысленно продолжил: «Научи меня игре на этом инструменте, научи растворяться в красоте и обрести мир, который будет мне дорог почти так же, как дорог для христиан их воображаемый мир. Подари возможность хотя бы на одну ночь покинуть этот грязный и падший мир».

Доказательства были собраны, и теперь, перед тем как встретиться с консилиумом, я призвал своих самых близких советников и администраторов, чтобы совместно решить, как следует поступить дальше. Сначала я желал выслушать их мнение по этому вопросу.

И вот они собрались в моей приватной комнате. Всего с дюжину человек. Большинство к этому времени вернулись в Рим и начали либо заново отстраивать свои дома, либо восстанавливать полуразрушенные.

Мне не терпелось перейти к делу, но сначала я вежливо всех поприветствовал и только потом объявил:

– Ответ найден: мы знаем, кто и почему разжег Великий пожар.

– А мне казалось, ты считаешь, будто огонь разгорелся случайно, – сказал Фений Руф. – Сколько тебя ни спрашивали, ты всегда утверждал именно это.

Фений даже не подумал улыбнуться, и я воспринял его слова как вызов, а это не предвещало ничего хорошего.

– Да, было время, когда я в это верил. Но теперь у меня появилась возможность во всем разобраться, и я ею воспользовался.

Тут вперед вышел Тигеллин и встал по правую руку от меня:

– Император задался вопросом, почему некоторые люди забрасывают в дома горящие палки и препятствуют пожарным. Ты, Нимфидий, разве ничего подобного не видел?

– Да, видел, – кивнул Нимфидий. – И они действовали группами.

– Я слышал, как некоторые из них выкрикивали имя своего святого покровителя Иисуса, – припомнил я. – С той поры я много чего узнал как об этом человеке, так и о его последователях.

– Первое и главное – он умер! – торжественно провозгласил Эпафродит.

– Тогда как он мог диктовать им свою волю? – искренне удивился Субрий Флавий.

– Очевидно, для мертвых это не препятствие, – хохотнув, ответил Тигеллин. – Ну, не для него – так точно! Он продолжает говорить со своими последователями, призывает их разжигать «великий огонь», чтобы приблизить конец времен. В этом их вера. Это они и делают.

– Христиане, – сказал Фаон.

– Они даже заново разожгли пожар в моих владениях, – сказал Тигеллин. – И посмели обвинить во всем меня и императора. Именно они, а не кто-то еще, распространяют клевету!

– Но… – начал Субрий.

– Они признались! – не дал ему договорить Тигеллин.

– А я изучил писания, которые подтверждают их вину, – произнес я. – Да, они виновны. Виновны в смерти людей, в осквернении наших святынь и наших богов, в разрушении наших жилищ.

– И наказание должно соответствовать преступлению, – высказался Тигеллин. – Какое наказание должен понести тот, кто устроил поджог? Он должен быть сожжен. Каким должно быть наказание за осквернение храмов и уничтожение жилищ? Предание зверям [70] .

Все закивали – наказание полностью соответствовало совершенному преступлению.

– Эти казни будут публичным искуплением перед нашими богами. Когда же все закончится и боги примут принесенные им жертвы, Великий пожар угаснет окончательно и Рим вступит в новую эру, – заверил я. – Так что местом проведения казней будут Ватиканские поля и уцелевший после пожара деревянный амфитеатр на Марсовом поле. Там мы устроим сожжения на распятиях и травлю дикими зверями.

Встреча с консилиумом прошла гораздо спокойнее. Я, как, впрочем, и Тигеллин, поделился с членами консилиума имевшейся у нас информацией. Некоторые, а именно Пизон, Сцевин и Лукан, задавали уточняющие вопросы – например, желали ознакомиться с письменными признаниями вины, также интересовались, подавлено ли движение христиан… Но под конец угомонились, и расспросы прекратились.