— Так и будем разговаривать? Может быть, повернешься?

Её тон был совсем не тем нежным и ласковым, которым мама должна общаться с любимой дочерью. Значит ли это, что мама меня не любит? Вряд ли. Наверное, любит. Но как-то по-своему.

— А это что? — её бровь удивленно-презрительно приподнялась, когда я повернулась и в глаза бросилось кольцо на пальце руки, обвивающей кружку с кофе.

— Я купила. Мне нравится, — ответила с вызовом, подавив в себе порыв спрятать руку с подарком за спину.

Хотелось кричать: «Это моё! А ты ничего не понимаешь! Ты совсем не знаешь, что такое любовь, и не умеешь её дарить ни собственной дочери, ни мужу, ни матери».

Не знаю, поверила она или нет, лишь обронила сухо, делая первый глоток обжигающего напитка:

— Не носи эту дешевку. Прямо глаз режет. У тебя хватает приличных украшений.

Она любит американо. Даже в этом мы с ней совсем разные.

— А если мне нравится это? — всё же не удержалась от атаки.

Мама фыркнула. Я думала, промолчит, поскольку пауза затянулась, но уже у порога она остановилась и посмотрела на меня снова:

— Я думала, тебе нравятся по-настоящему ценные вещи, а не безделушки.

Конечно, она поняла. Поняла, что это подарок от Саши. Но, похоже, не думает, что у нас всё серьёзно и очень надолго, раз так спокойна. Думает, «наиграюсь», а потом всё равно всё будет так, как хочет она. Ведь она же старше, мудрее, опытнее.

Нет, дорогая моя мамочка, Виктор Михайлович прав, мудрость не в количестве прожитых лет.

Почитав немного в кровати, я выключила свет и совершенно безмятежно погрузилась в сон. Правда, что снилось ночью — не помню, но проснулась с улыбкой.

Учеба прошла незаметно, а во второй половине дня меня ожидала работа. И вот тут-то моё настроение поколебалось, поскольку, отправившись к начальству отпроситься на новогодние дни в связи с поездкой за границу, встретилась с решительным отказом, причем в грубой форме. Видимо, не я первая уже сегодня обратилась с подобной просьбой.

— А кто работать у меня будет? Никому не даю ни отгула, ни отпуска, чтобы не было потом претензий о неравноправии. График дежурств я уже вывесил в подсобке, ты, по-моему, второго января выходишь — так что повезло.

— Я не смогу выйти второго, потому что меня не будет в стране. У меня уже есть билеты, и вернусь я лишь после праздников.

— Я тебе уже всё сказал.

— Тогда мне придется уволиться.

Он махнул рукой, даже не глядя в мою сторону — мол, делай что хочешь, только отстань.

Сегодня у Саши был выходной, и посоветоваться на месте было невозможно. Я набрала его номер, но он не ответил. Что ж, раз других вариантов нет...

Я написала заявление и, поскольку была оформлена по гражданско-правовому договору и не должна была ничего отрабатывать, осталась лишь до конца сегодняшней смены, чтобы не заставлять тех, кто трудится вместе со мной, тащить на себе двойную ношу.

С девчонкой-сменщицей мы даже обнялись на прощание, и я выслушала в свой адрес много теплых слов, на секунду пожалев, что другого выхода нет, кроме категоричного. Впрочем, даже получив мое заявление, начальник никак себя не проявил, что говорило лишь об одном — ему всё равно, найдут новенькую.

Вечером написала сообщение Саше, поскольку звонить уже было поздно, вдруг спит? Но он опять не ответил и даже не прочитал. Ни одного сообщения за день — для нас это странная практика. И всё же я предпочла дождаться утра и не волноваться.

Но и на следующий день соцсети показывали, что парень здесь не появлялся.

После пар я отправилась в торговый центр выбрать Саше подарок.

К вечеру он так и не вышел на связь и я, едва дождавшись утра, собралась пойти к Сашиному деду, несмотря на то, что до отправления в аэропорт оставалось всего два часа. Но в коридоре меня перехватила мать.

— Куда? — спросила она резко, как надзиратель.

До этого момента мне никогда не приходила в голову мысль о том, чтобы начать жить отдельно, но теперь я подумала, что это спасло бы наши и без того хрупкие отношения с родителями. Мне всё тяжелее существовать под этим гнётом и каждый раз доказывать право на собственную жизнь и интересы.

— Скоро приду, — ответила, не углубляясь в подробности.

— У нас скоро вылет.

— Я успею.

Но, едва я повернулась спиной, мать, как кошка, прыгнула вперед и преградила мне дорогу.

— Ты никуда не пойдешь, — заявила, чеканя каждое слово.

— Ты забыла, сколько мне лет? Я давно могу принимать решения самостоятельно.

— Телефон, — потребовала она, не терпящим возражения тоном, выставляя вперед ладонь.

— Что? — у меня вырвался истерический смех.

— Кажется, мы предоставили тебе слишком много свободы.