— Нис. — Даже Кейн явно теряет терпение. — Да о чем ты говоришь-то?

— О! — словно бы приходит в себя системщик. — Я имею в виду, мы могли бы изолироваться. В «Версальском режиме». И привести «Аврору» обратно сами.

Когда ты единственная живая среди мертвецов, тишина становится иной. Обволакивающей, тяжелой. Проснувшись в медицинском модуле на Феррисе — в то последнее утро, когда еще оставалась надежда, я лежала взмокшая после жара и ошалевшая от звона в ухе, который впредь станет моим неизменным спутником, — я заметила разницу сразу же. Хрипы затрудненного дыхания матери пропали. Пропали голоса и шаги в коридоре. И никаких приступов надрывного кашля — ни поблизости, ни в отдалении, — что беспрерывно оглашали станцию многие недели.

Только тяжелая, неестественная тишина, нарушить которую, казалось, не в силах было ничто — ни мои рыдания, ни неуверенные шаги по переходам между модулями, ни мольбы отозваться.

Только через несколько дней до меня стали доноситься тихие отрывистые звуки. Один-единственный шажок в темноте, из блоков и переходов, где остались одни трупы. Шуршание ткани о кожу при движении. Нестройный шепот, едва пробивающийся сквозь завывание системы фильтрации воздуха. Раздающееся снова и снова мое имя. «Клэр. Клэр. Клэр». Хихиканье Бекки, зовущей играть.

И мама, втолковывающая мне, что нужно сделать для спасения, хотя ее неподвижное опустошенное тело лежало и медленно разлагалось на полу медицинского модуля.

Я была в одиночестве — только не совсем полном.

В моем досье приводится официальный диагноз, поставленный после спасения: чрезвычайно тяжелая форма посттравматического стрессового расстройства, осложненного слуховыми и зрительными галлюцинациями.

Только я знаю, что медицинское заключение было неправильным. И остается неправильным. Ведь я была там. И мне лучше знать, что я слышала и видела.

И потому от одной лишь мысли о добровольном участии в подобном испытании у меня отнимается язык, а по спине пробегает холодок, хотя на камбузе из-за нашего сборища уже установилась настоящая жара.

— Да на это уйдет несколько месяцев! — возражает Воллер.

— Оставлять их не хочется, но и заточить себя в могиле с ними тоже, — дрожащим голосом протестует и Лурдес.

— Не понимаю, чем это отличается от полета на ЛИНА. Или даже от нынешнего нашего положения, — настаивает Нис. — Мы точно так же будем герметично изолированы.

Лурдес заметно содрогается. И с полным на то основанием. На Феррисе двери никого не спасли. И, подозреваю я, герметичные затворы на «Авроре» вряд ли что изменят.

— Нет, — сухо произносит Кейн, поджимая губы. — Такой вариант неприемлем. Нам до сих пор неизвестно, что произошло с людьми, а несколько месяцев в одиночестве, запертыми внутри…

У меня и вовсе перехватывает дыхание, и я отворачиваюсь от них и сгибаюсь в приступе кашля, пытаясь глотнуть воздуха.

— Клэр? — беспокоится Кейн. Он берет меня за плечо — и я разрываюсь между порывом погрузиться в успокоение и желанием отпрянуть, чтобы доказать, что никакого утешения мне не нужно. В итоге не делаю ни того, ни другого, так и стою с его рукой на плече.

— Ты как? Извини, я не подумал, — тихо добавляет механик, явно огорченный.

Я мотаю головой, поскольку махнуть рукой сейчас не способна.

— …в порядке…

— Да что ты перед ней-то извиняешься? — возмущается Воллер. — Ведь жизни ты ломаешь нам!

Кейн поворачивается к нему, убирая руку с моего плеча, и я сразу же ощущаю утрату, будто меня лишили чего-то жизненно важного.

— Чересчур драматично, тебе не кажется? — иронично спрашивает механик у Воллера. — Даже для тебя.

— Это я-то драматичный? — фыркает пилот. — Брось, это не я планировал покончить с собой, уплыв в…

— Заткнись! — визжит Лурдес, затыкая себе уши. — Это невыносимо!

Сквозь шум их перебранки до меня доносится бубнеж Ниса по интеркому, в котором, естественно, не разобрать ни слова. Во мне вспыхивает гнев, и я поворачиваюсь к троице.

— Всем заткнуться!

Они ошалело смолкают, но долго тишина не продержится, можно не сомневаться, и я набрасываюсь на системщика.

— Что ты там говоришь, Нис?

— Э-э… А, я говорю — а что, если не несколько месяцев? А лишь несколько дней?

Мурашки снова затевают миграцию по моей коже.

— Да ну, — отмахивается Воллер. — Мы и так уже в девяноста с чем-то часах от К147, а это само по себе у черта на рогах. Что нам это даст?

Его вопрос замыкает цепь у меня в мозгу, и я медленно выдавливаю:

— Комсеть.

— Именно, — довольно отзывается системщик.

— Да что ты несешь? — рявкает пилот.

— Нам вовсе не обязательно возвращаться на Землю, — складываю я два и два. — Вполне достаточно привести «Аврору» обратно в известный космос. Обратно к комсети. Оттуда отправим сообщение — выйдем в прямой эфир с капитанского мостика лайнера, что невозможно подделать, в особенности с идентификаторами «Авроры»…