— Ага, — киваю я. Голос у меня неестественно хриплый, и меня это злит.

— Хорошо.

Люблю, когда мне доверяют. Он доверяет мне даже больше, чем я доверяю сама себе.

Нет, только не «люблю»! Внутренне я морщусь. Никаких мыслей о любви! Не сейчас. И никогда. Соберись, Ковалик!

— Да брось, Нис, — оглядывается Кейн через плечо. — Оставь это здесь.

Я поворачиваюсь к Нису и вижу, что он старательно собирает подобранное нами видеооборудование.

— Но… — начинает системщик.

— Спать, Нис. Тебе нужно отдохнуть. Никуда твое добро не денется.

Он явно собирается спорить, однако его и без того бледная кожа теперь и вовсе выглядит серой, так что я настроена решительно. Возможно, на обнаруженных записях и содержатся какие-то полезные сведения, что-то пока нам неизвестное, но рисковать его здоровьем ради крупиц информации я не намерена.

— Отдать приказ?

— Нет… — сникает Нис.

— Ты нужен нам в отличной форме. Увидимся через шесть часов.

Системщик бросает последний тоскующий взгляд на видеоаппаратуру, затем двигается к двери, где все еще стоит Воллер.

Кейн смотрит на меня и кивает в сторону коридора.

Я иду с ним, полагая, что ему нужно что-то обсудить.

— Смены можно будет поменять, — заверяю я его. — Не обязательно именно в этом порядке.

Двое других мужчин видят, что механик тоже направляется к выходу, и покидают мостик. Как только мы с Кейном скрываемся из поля зрения Лурдес, он тянет меня за угол, в сторону от кубрика.

— Что… — начинаю я.

Его губы, теплые и мягкие, накрывают мои. А потом Кейн обхватывает меня за талию и крепко прижимает к себе.

Его пыл застигает меня врасплох, и на секунду я замираю с безвольно повисшими руками. Но только на секунду. А потом словно бы вспыхиваю изнутри. Словно в двигатель впрыснули топливо.

Вцепляюсь в его футболку, притягивая поближе. Как будто такое возможно. У него задирается футболка, и от гладкости его кожи кружится голова. Мне хочется вдохнуть его, забраться на него, затащить внутрь себя.

Когда он отступает от меня, в его голубых глазах светится любовь — и что-то еще.

— Не хотел ждать целых шесть часов, чтобы сделать это, — задыхаясь, говорит Кейн и нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке.

А я стою, и голова у меня идет кругом и пухнет от множества мыслей. И четкая из них лишь одна-единственная: «Не надо этого».

Его губы, только что оторвавшиеся от моих, кривятся в улыбке. Он словно бы понимает, что у меня на уме. Наклоняется и целует меня в лоб, а потом разворачивается и уходит.

— Все будет хорошо, — напоследок бросает Кейн через плечо. — С нами все будет в порядке.

Даже в своем ошеломлении я морщусь, как от боли. Ну зачем говорить это так громко и уверенно! Нельзя так искушать судьбу.

8 часов на «Авроре», 63,5 часа до зоны действия комсети

Пересчитываю запасы воды и продовольствия. Дважды.

Составляю список задач для Ниса, включая взлом зашифрованного вахтенного журнала.

Лурдес занята протоколом исходящих передач. Просмотреть отправленные сообщения нельзя, они удалены, однако можно установить, кто и как часто пытался связаться с Землей. Я попросила ее составить список самых активных. Вдруг обнаружится какая-то система.

Шесть часов — не так уж и много времени для отдыха. Зато для размышлений — даже чересчур много. А поводов для раздумий целая уйма.

«Аврора». Что здесь произошло. Что нам может грозить в эти шестьдесят с лишним часов.

Кейн.

От последнего под ложечкой у меня завязывается тугой узел предвкушения и ужаса. Как будто я украла что-то, в чем так отчаянно нуждаюсь, и вот теперь сижу и жду, когда меня поймают. Жду, когда после «а» на меня обрушится и «б» и припечатает к земле.

Как после подачи заявления на должность капитана транспортника. Я знала, что не получу ее и что работа эта совершенно не по мне, но все равно до зарезу хотела такого будущего — любого другого, лишь бы не предложенную «Веруксом» канцелярщину, — и потому не могла не попытаться.

Хотеть всегда больно.

Чтобы чем-то занять мозг и избавиться от непроходящего ощущения крепких объятий Кейна, я заставляю себя снова просматривать видеозаписи на планшете, даже законченные серии «Данливи». Выискиваю что угодно, хоть сколько-то выделяющееся на общем фоне как намек или предзнаменование грядущего ужаса.