Мама считает, что меня похитили, брат хочет, чтобы я знал, что мама продержалась до девяти вечера, прежде чем наконец позволила семье съесть болоньезе без меня. Кайла спрашивает, не нужно ли мне поговорить. Мередит думает, что я убил Кэтрин, и спрашивает, не нужна ли мне помощь в захоронении тела.

А мой отец — как вы знаете, он пишет смс — хочет знать, не нужны ли мне деньги или адвокат.

— Все в порядке? — спрашивает Кэтрин, изучая меня.

Я поднимаю глаза.

— Я соскучился по болоньезе.

Вслух эта мысль звучит по-детски. И хотя Кэтрин имела бы полное право высмеять меня, вместо этого она садится рядом со мной на кровать.

Между ее бедром и моим всего несколько дюймов. Но я все равно осознаю эту близость и, возможно, немного благодарен за нее. Каким бы адским ни был этот день, я хотя бы не был в нем один.

— Мне хочется сказать тебе, что на второй день это блюдо всегда вкуснее. После того как ароматы соединятся в холодильнике. — Ее голос тих. — Однако я знаю, что важнее момент, чем само блюдо. Мне жаль, что ты это пропустил.

— Спасибо. — Я слегка наклоняюсь вперед и смотрю на пол. Конечно. Коричневый и зеленый.

— Лоло понравилась паста на ужин?

— Она вегетарианка.

— О. Я собиралась предположить, что никаких углеводов, — говорит Кэтрин.

Я вздрагиваю, потому что Лоло тоже так говорит. Кэтрин, должно быть, улавливает мою реакцию, потому что издает легкий смешок, но снова предпочитает не насмехаться.

— Как она ладит с твоей семьей? Первые встречи могут показаться... важными.

— Понятия не имею, Кэтрин. Меня там нет. — Я немного ненавижу себя за то, что набросился на нее, когда она явно пытается быть милой, но мне кажется крайне важным не подпускать ее слишком близко.

Я слышу, как она сглатывает.

— Верно. — Она кивает и начинает вставать.

Черт возьми.

— Подожди. — Я протягиваю руку, и моя ладонь инстинктивно ложится на ее колено. Мы оба замираем, и меня немного выводит из равновесия то, как неохотно я убираю руку. И сколько времени мне понадобилось, чтобы отдернуть ее.

— Прости, — говорю я. — Если буду указывать на очевидное, ситуация не станет лучше.

— Наверное, нет. Но знаешь, что улучшит ситуацию? — Она похлопывает по слишком мягкому матрасу. — Две кровати.

— Это преуменьшение века, — говорю я. — Думал, что буду спать на стуле.

— Я представляла тебя свернувшемся калачиком в ванной, но рада, что ты не думал о том, что мы можем разделить ее. Меня до сих пор мучают ночные кошмары из-за твоих лап.

Я не могу удержаться от лукавой ухмылки.

— Насколько я помню, тебе нравились мои лапы.

Кэтрин предостерегающе прищуривает глаза, но ничего не отвечает. Наверное, к лучшему. Это одно из тех путешествий по дорожкам памяти, которые мне совершенно не стоит совершать.

Кэтрин встает и кивает в сторону ванной комнаты.

— Хочешь первым принять душ?

— Неа. Иди ты.

Я ложусь на кровать и закрываю глаза. Матрас еще ужаснее, чем ожидал, но я слишком благодарен за то, что вырвался из снежного плена и наконец-то покончил с этим днем, чтобы беспокоиться.

— Не торопись, — сонно говорю я ей. — Возможно, если пробудешь там достаточно долго, это смоет грубые грани твоей личности.

— Можно надеяться. — Она расстегивает чемодан. — А если мне очень повезет, то, возможно, душ смоет и воспоминания о нашем браке.

Я начинаю улыбаться, пока не вспоминаю, что она — враг. Когда мы были женаты, нескончаемый запас язвительных замечаний этой женщины приводил меня в восторг, даже когда они были немного обидными. Неприятно осознавать, что они и сейчас так действуют на меня. Неприятно, главным образом, потому, что они вызывают почти удушающее чувство вины, ведь не ей я буду делать предложение завтра вечером.

Я жду, пока закроется дверь в ванную, и только после этого заставляю себя вылезти из ямы матраса и сесть. Нуждаясь в перестройке мышления, чтобы переключить внимание на свою будущую жену, я беру свой портфель и ставлю его на край кровати.

Бросив быстрый взгляд на закрытую дверь ванной, достаю коробочку с кольцом и раскрываю ее. Непостижимо, что я купил его только сегодня утром; кажется, что прошла целая вечность. Странно и то, что это кольцо, которое должно быть таким свежим в моей памяти, выглядит чужим. В то время как я помню каждую деталь кольца моей бабушки, которое когда-то было на пальце Кэтрин.

Я наклоняю коробочку в сторону, чтобы бриллиант уловил приглушенный свет лампы на тумбочке. Его мерцание должно успокаивать меня. Служить маяком на пути к любви всей моей жизни, символом надежды на то, что впереди меня ждет лучший брак, чем тот, что я оставил позади себя.