Летом 1944-го пришло Освобождение. Гордые американцы разъезжали по дорогам Франции, высоко держа знамя победы. Семья Куарез приняла некоторых легендарных личностей на террасе у себя в доме. Франсуаза, конечно же, постаралась ничего не упустить из этого замечательного спектакля и радовалась вместе со всеми: она садилась на колени к американцам, обследовала их танки, жевала в огромных количествах жевательную резинку, объедалась арахисовым маслом до того, что ей становилось дурно. Она участвовала в живой цепочке, которую образовали жители Сен-Марселен и близлежащих городков на дороге, ведущей из Гренобля в Валанс. Впрочем, для нее это был всего лишь один из летних дней, быть может, с чуть большей эйфорией, экстравагантностью и эмоциями. Франсуаза признавалась потом, что не очень-то понимала, что все это значило. Было только ясно, что немцы ушли, родители перестанут постоянно бояться и все теперь станет как прежде. Но она не помнила, каким было это «прежде», и у нее не хватало фантазии его вообразить. Она догадывалась, что оно было чудесным, быть может, даже лучше, чем настоящее, которое тоже было неплохим.

Франсуазу Саган миновали ужасы этой войны, прежде всего благодаря детскому возрасту и разумному поведению ее родителей, желавших оградить детей от лишних страданий. Только после Освобождения она начала понимать сущность и последствия катастрофы. Ее буквально шокировали два эпизода. Первый — это распятая женщина, которую вывезли на площадь для всеобщего обозрения. Мари возмущалась: «Как вы можете это делать? Это позорно, вы ведете себя как немцы. У вас те же методы!» Франсуаза сделала для себя вывод: «В первый раз добро оказалось не таким абсолютным, как мне это раньше представлялось!» Второй — это репортаж о концентрационных лагерях, который показывали в «Эдене», кинотеатре в Сен-Марселен, как раз перед фильмом «Пожар в Чикаго».

Увидев эти горы трупов, она пришла в ужас, ей не давали покоя вопросы: «А правда ли это?», «Возможно ли это?» Ее мучили кошмары. Повсюду висели фотографии концентрационных лагерей. Причем внимание девочки привлекали самые жуткие снимки. Именно тогда она поклялась, что никогда не скажет дурного слова ни о евреях, ни о каком-либо другом угнетенном народе.

Когда Франсуаза Куарез станет писательницей, образ войны будет мимолетно возникать в ее воспоминаниях и во время интервью журналистам, а также в трех романах «военного периода»: «И переполнилась чаша» — романе о судьбе двух участников Сопротивления в Веркоре, «Рыбья кровь» и «Окольные пути».

После долгих лет отсутствия Мари Куарез была счастлива вновь очутиться в своем доме на бульваре Малерб, смешаться с толпой парижан. Что до Кики, то она тосковала по своему деревенскому пристанищу, по дому, расположенному среди лесов и полей, который стал частью ее детства. Семья Куарез еще вернется туда, когда настанет тепло. Летом 1946 года здесь отпразднуют свадьбу Жака Деффоре и Сюзанны Куарез; Франсуазе выпадет честь быть подружкой невесты. В Париже Франсет начала посещать занятия в Луиз-де-Беттини, частной школе на перекрестке улиц Жофруа и Добиньи, в двух шагах от ее дома. Эту католическую школу, предназначенную для девочек из приличных семей, возглавляла педантичная старая дева Мелль Удо. Обучение проводилось приятными, но строгими дамами, которые следили за тем, чтобы ученицы присутствовали на проповеди в церкви Сен-Франсуа-де-Саль и на уроках катехизиса. Единственное, что утешало Франсуазу, школа была расположена в парке, где ученицы носились во время перемены. В остальное время с туго заплетенными косичками, уложенными вокруг головы, в короткой юбочке и в белых носочках, которых она очень стеснялась, Франсуаза ходила в колонне вместе со своими тридцатью шестью подружками по классу. В Луиз-де-Беттиньи Франсуаза особенно сблизилась с Жаклин Малляр и Соланж Пинтон. Последняя вспоминала впоследствии, что Франсуаза была очень способной ученицей, она писала прекрасные сочинения по французскому языку. В одном из них она даже цитировала Ганди. А однажды Саган написала сочинение одним росчерком пера, сидя под верандой, и получила восемнадцать баллов из двадцати! У нее уже тогда был писательский дар: она обладала собственным стилем и ярко выраженными литературными пристрастиями. В это время Франсуаза очень много читала: Стендаль, Пруст и так далее. Соланж казалось, что ее подруга необычна, утонченна, очаровательна и непринужденна. Что касается Жаклин Малляр, другой одноклассницы, то она вспоминает о девушке, «не похожей на других». Франсуаза, по ее словам, была дилетанткой, но прекрасно писала сочинения и получала за них самые высокие оценки. Преподаватель французского языка Мелль Шарезъе даже читал ее работы вслух. Саган осталась у нее в памяти сидящей в глубине класса, уткнувшись в книгу и раскачиваясь на стуле.

Взрослея, младшая Куарез становится возмутительницей спокойствия. Она явно переживала кризис переходного возраста. Даже в Кажарке Франсет не находила себе места. «Я припадаю лицом к стеклу, — пишет она, — и боюсь, что никогда не повзрослею и Что никогда не кончится дождь. Я больше не хочу играть в прятки, наоборот, мне хочется себя показать, но, кажется, никто на меня не смотрит. Мне пятнадцать лет. Я стала «истинной парижанкой», я этим горжусь и стыжусь одновременно, когда в праздничные дни на ярмарочной площади я с тревогой надеюсь, что сын бакалейщика или булочника «все-таки» пригласит меня танцевать». Девушка не в ладах ни с самой собой, ни со своим окружением: дело кончается тем, что ее исключают из школы за несколько месяцев до летних каникул за то, что на уроке, который показался ей чрезвычайно скучным, она подвесила бюст Мольера за шею. «Я была невыносима», — признается она. Не зная, как сообщить эту новость родителям, она предпочла молчание. Каждое утро в привычное время Франсет делала вид, что собирается в коллеж, и возвращалась лишь к вечеру. В это свободное от школы время она зачитывалась книгами из муниципальной библиотеки, ездила на автобусе, бродила по набережным Сены и по улочкам квартала Марэ. Это было чудесное время — весна. Она ходила пешком, ездила на автобусе до площади Согласия. На набережных были букинисты, и девочка читала все часы напролет. Читала и разговаривала с людьми на плавучих баржах.

В конце года Мари удивилась, что ей не прислали табель со школьными оценками, а дочка сделала вид, что ничего не понимает. Запутавшись в объяснениях, она дошла до того, что обвинила дирекцию учебного заведения в несерьезном отношении к делу. Поскольку мать была занята укладыванием чемоданов для поездки на каникулы, Франсуаза получила отсрочку. В начале учебного года она сделала попытку встретиться с мадемуазель Удо, но та выпроводила ее за дверь. Пристыженная, она вернулась домой на бульваре Малерб: «Кажется, меня исключили из школы». Отец схватился за телефон, чтобы узнать, в чем дело. Скоро инцидент был забыт, а Франсуаза прощена. Пьер Куарез успокоил себя тем, что дело не в школьных успехах дочери, а в плохой дисциплине. Быть может, он решил, что в этом она похожа на него. «Мой отец был очень прямолинеен, — вспоминает Франсуаза Саган. — Он подсмеивался над людьми. Иногда он был абсолютно аморален, но одновременно фантастически оригинален. Он всегда говорил то, что ему приходило в голову, и иногда это порождало конфликты». Как ее наказать? Если Пьер Куарез не пожелает воспользоваться своей властью и направить свою дочь на путь истинный, это сделают монахини. Он принял решение направить ее в монастырь дез Уазо, где с дисциплиной не шутят.

Вид юной Франсуазы Куарез не вызвал особого доверия у директрисы, однако она все же согласилась взять ее с испытательным сроком. «Ее родители были в отчаянии, — рассказывает сестра Одиль-Мари, — они уже не знали, что им делать. Франсуазу исключили из школы за непослушание, говорят, она была настоящей мятежницей. Было видно, что она пришла к нам не по своей воле. Видит Бог, мы не шли на крайности в религиозном воспитании, да и дисциплина была не такая уж строгая! Так случилось, что я была старшим учителем в этом классе и преподавала французский язык. Я проверяла ее задания… Я помню, у нее, безусловно, была своя манера писать, но форма не всегда соответствовала содержанию. Содержанию не хватало стройности. Эта девочка много читала, это так, но всего понемногу и без разбору. За некоторые книги она принялась слишком рано.

Я много говорила с ней. Франсуаза даже навестила меня, после того как ее исключили. Кстати, я даже не знаю почему. Мне было жалко ее, я чувствовала, что ей не по себе и что она слишком закомплексована. Тем не менее она вызывала у меня симпатию: несчастная девушка не хотела, чтобы ее наставляли, и не просила помощи. Как бы то ни было, но все учителя сошлись во мнении, что ее надо исключить из монастыря дез Уазо. Я сообщила ее родителям, что мы сделали попытку, но она не прошла испытательного срока. Они были очень огорчены».