Весьма досадно, что ее персонажи полностью лишены всякой морали».

Романистка получила множество оскорбительных писем. Дома, на бульваре Малерб, тоже не все было гладко. «Мои родители кое-как мирились с отзвуками моей славы, наблюдая, как этот снежный ком превращается в лавину, а я не способна ее избежать», — рассказывает она. Телефон звонил не умолкая. Мари Куарез трудно было себе представить, что Франсуаза Саган, которую то и дело спрашивали по телефону, и есть ее младшая дочь. Но такая ситуация явилась и причиной некоторых сложностей. Обычно Кики принимала журналистов у себя дома. Однажды ее мать, спрятавшись за дверью, наблюдала за беседой дочери с критиком, который так же заикался, как и Франсуаза. Эта встреча заставила ее плакать от смеха. Что до Пьера Куареза, то он чувствовал себя в своей тарелке в этой суете, которая нарушила монотонность буржуазного существования. В «Компани женераль д’электрисите» он расхаживал с романами «Здравствуй, грусть!» под мышкой и щедро одаривал ими своих коллег.

Франсуаза Саган, столь талантливо выразившая стремление французских девушек послевоенной эпохи к независимости, стала центральной фигурой своего поколения. Как воспринимала она свою славу, такую молниеносную и головокружительную? Осознавала ли она ее? Ей не раз задавали этот вопрос, и она всегда давала противоречивые ответы.

В 1955 году, в разгар публикаций, Франсуаза была настроена оптимистически, а свой успех рассматривала как удачу: «Не знаю почему, но очень трудно говорить об удаче. Тем не менее я с ней довольно хорошо знакома, ведь она пришла ко мне уже год тому назад и с тех пор не оставляла. Конечно, я говорю о славе вызывающей и чрезмерной, когда тебя приветствуют, выкрикивая твое имя. У моей славы свои особенности. Я думаю прежде всего о моих читателях, и это для меня самое важное».

Год спустя в ее интервью еженедельнику «Экспресс» прозвучит больше горечи. Стоит лишь задуматься над советами, которые Саган дает начинающим авторам, и становится понятным, как она жила все это время: «Вы станете очень уязвимы… О вас, о вашей жизни и о ваших похождениях могут сказать все. Вас будут сравнивать с великими писателями, которые на самом деле никому не известны. Вам скажут также, что вашу книгу вы написали не сами». И вывод: «Короче, если можете, уезжайте в деревню».

В одной работе, «Плюсы и минусы Франсуазы Саган», опубликованной в 1958 году, Беатрикс Бек размышляет: «Некоторые считают, что мода на романы Франсуазы — это скандальный успех. Это означает, что они их не читали или не читали ничего, кроме них. Быть в шоке от ее романов — значит быть олицетворением несправедливости и лицемерия, а ведь история, описанная в ее книге, совершенно нормальная, обыденная и здравая. Да, именно здравая. Что удивительного в том, что девушка, живущая одна с отцом, пытается помешать ему жениться во второй раз? Таков сюжет романа «Здравствуй, грусть!»… Этот напиток не обжигающий и не ледяной, не горький и не безвкусный — это освежающий оранжад. Напиток, который пьют все».

Лауреат «Премии критиков», автор скандального романа еще и просто юная девушка, которая проводит летние каникулы в Оссегоре с родителями. Как и в прошлом году, Франсуаза обожает взбираться по песчаным дюнам Ланд. Обстановка здесь все та же, за исключением того, что семья Куарез постоянно принимает на вилле «Лойла» таких журналистов, как Колетт Химанн из журнала «Эль» и Мишель Деон из «Пари-матч». «Когда она не за рулем автомобиля, то ходит в джинсовом костюме, руки в карманах, или загорает на пляже, — напишет он после такой встречи. — Вечером отправляется с несколькими друзьями поиграть в шары — ей обычно везет в игре — или танцует до поздней ночи в баре у басков. Слушать музыку — это ее единственное развлечение, тем более что она привезла с собой все пластинки». В Оссегоре Саган призналась, что начала новый роман. Название — «Одиночество с узкими бедрами» — она нашла в поэме Поля Элюара. В романе говорится о девятнадцатилетней девушке, которая приезжает в Париж и знакомится с тридцатипятилетним мужчиной. Конечно, он начинает учить ее жизни, но он женат — ситуация безвыходная. Франсуаза уже предвидит, что критика неблагожелательно отнесется к новому роману. «Надеюсь, что второй роман будет лучше первого, — говорит она. — Но я не строю никаких иллюзий. Все те, кто пел мне дифирамбы, ждут удобного случая, чтобы подвергнуть меня нападкам. Однако если у меня действительно есть талант, то я докажу, что могу пройти через все это».

По возвращении из Оссегора Франсуаза Саган на своем роскошном «Ягуаре ХК 140», который она приобрела на первые авторские гонорары, попала в дорожное происшествие на улице Курсель. Автобус наехал на ее машину, и она врезалась в фонарный столб. В клинике Мормотан при оказании первой помощи выяснилось, что ей необыкновенно повезло и она не получила ни одной царапины. Что же до «ягуара», то его можно отправить в утиль. Франсуаза Саган купила себе новую спортивную машину, развивающую скорость до 180 километров в час. В это лето у нее чуть было не сорвалась поездка в Италию, где она должна была написать серию репортажей по просьбе Элен Гордон-Лазарефф, главного редактора женского еженедельника «Эль».

Планировалось опубликовать к возвращению из отпуска три статьи под заглавием: «Здравствуй, Неаполь», «Здравствуй, Капри», «Здравствуй, Венеция». Франсуаза Саган, репортер по стечению обстоятельств, написала, что в Неаполе «улицы желтые». Она промчалась по ним взад и вперед на «фиакре», посещая магазинчики Санта-Лючии, знаменитый палаццо Реале, Кастель Нуово с видом на неаполитанскую бухту, дегустировала фирменные блюда местной кухни — пиццу и спагетти. Она также слушала бельканто в опере Сан-Карлоса, а выезжая из города, любовалась руинами Помпеи и Геркуланума и заливом в Палермо. В конце путешествия юная романистка поехала к подножию Везувия. На острове Капри, где на этот раз «в шесть часов вечера море светлеет до белизны», она погуляла по садам императора Августа, посетила средневековые церкви Санта-Констанцы и Сан-Джакомо, выпила кофе на площади, проехалась на такси и увидела Капри с моря на борту прогулочного катера. Она надолго запомнила посещение «Намбе ту», своеобразного ночного клуба, где Хьюго Шенон, певец, аккомпанирующий себе на фортепьяно, целый вечер развлекал публику, a жена обмахивала его веером. «Покидать Капри очень не хотелось: видишь, как удаляется остров, знаешь, что никогда не увидишь столь прекрасного моря, такой благодатной земли, и боишься всего того, что скрывается за этим морем», — написала она в заключение. Затем она поехала, в Венецию, которая показалась ей «серой из-за голубей и камней, зеленой из-за каналов и розовой от наложения всех этих бликов». Ее репортажи настолько понравились Элен Гордон-Лазарефф, что через несколько месяцев она заказала романистке еще одну серию, на этот раз о Ближнем Востоке. Осенью в сопровождении фоторепортера Филиппа Карпантье Франсуаза Саган отправилась в путешествие из Иерусалима в Дамаск и из Дамаска в Багдад. Она призналась Вероник Кампион, что двадцатичетырехлетний Филипп Карпантье — «чокнутый и нежный милашка». Главный редактор иллюстрированного журнала не могла и предположить, что эта встреча превратится в романтическое приключение. Вместо того чтобы работать, эти два «специальных корреспондента» «путешествовали по Ближнему Востоку» в Плимуте, каждый вечер развлекаясь. Естественно, качество репортажей нельзя было даже сравнить с предыдущими. Возвратившись в Париж, Франсуаза Саган рассеянно рассказывала об этой поездке: «Я слишком мало времени пробыла в Иерусалиме, Дамаске, Бейруте и Багдаде и поэтому не успела устать от их экзотики и обнаружить, что все они похожи на те места, которые я уже знаю. Всего было слишком много. Толпа людей, нищета, желтые пыльные дома, больные на каждом повороте, совсем мало европейцев и несколько сверкающих американских машин, приемы в посольствах такие же, как везде». Что до ее визита в Иерусалим, то она запомнила только встречу с представителем ООН, который «с большим энтузиазмом рассказывал о работе и об общественных связях израильтян». Нетрудно прочесть между строк, что все эти мероприятия были ей совершенно неинтересны.

Издательство «Е.П. Дьюттон и Компания», которое приобрело права на публикацию романа «Здравствуй, грусть!» для американского рынка, потребовало присутствия автора. Со времени появления за океаном роман удерживал пальму первенства в списке бестселлеров. Меньше чем за месяц было распродано 43 тысячи экземпляров. В конце года эта цифра достигла одного миллиона. В начале 1955 года, предчувствуя сенсацию, репортеры американского журнала «Лайф» отправились во Францию, чтобы встретиться с молодой и отважной писательницей. Но Франсуаза Саган уехала из Парижа в Межев, где получила телеграмму от Рене Жюльяра с просьбой вернуться как можно скорее: «Зачем Зарабатывать деньги при невозможности их тратить». В конце концов она исполнила его просьбу, и «Лайф» напечатал о ней репортаж на шести Страницах. Публикация романа «Здравствуй, грусть!» в Соединенных Штатах сопровождалась немыслимыми дифирамбами со стороны критики. Газета «Нью-Йорк таймс» писала, что роману уготовано большое будущее. На страницах «Нью-Йорк гералд трибюн» журналистка Роз Фельд без обиняков озаглавила свою статью «Восемнадцатилетняя девушка написала потрясающий роман». «Некоторые сочтут эту книгу шокирующей и безнравственной, — отмечает она, — но никто не сможет отрицать наличия таланта у Франсуазы Саган. Ее зрелость просто необыкновенна». Конечно, американцы сгорают от нетерпения познакомиться с той, кого они уже называют Мадемуазель Грусть. 13 апреля из аэропорта Орли писательница вместе со своей сестрой Сюзанной, оставившей в Париже мужа и двоих детей, отправилась в путешествие на борту самолета компании «Эр Франс». Всего лишь с одной остановкой на Новой Земле они за семнадцать часов пересекли Атлантический океан. Саган планировала послушать негритянскую музыку в Гарлеме, посетить Голливуд, встретиться с некоторыми американскими писателями, такими, как Уильям Фолкнер или Теннесси Уильямс. Но это путешествие совсем не было похоже на экскурсию: Франсуазу Саган слишком долго ждали. У трапа самолета ее встречали Элен Гордон-Лазарефф и некий Ги Шеллер, человек, который вскоре сыграет немаловажную роль в ее жизни. «Моя жизнь была расписана по минутам, как у доброго каторжника, а мой английский остановился на уровне экзамена на степень бакалавра, где я получила не выше семивосьми баллов из двадцати, поэтому разговор был скорее тщетным и нейтральным. По сто раз мне задавали одни и те же вопросы о любви, о девушках, о сексуальности — темах, в тот период новых, но уже успевших надоесть». В первый же вечер Франсуаза Саган присутствовала на большом коктейле, организованном в ее честь Элен Гордон-Лазарефф, и на следующий день большинство американских газет опубликовали на первой странице фотографию той, кого они уже считали величайшей писательницей Франции; ее робость и скромность их вдохновляли еще больше. Американский издатель воспринял Франсуазу как диковинку, как ярмарочное чудо. Ей с трудом удалось воспользоваться роскошными апартаментами, с окнами на Сентрал-парк, заказанными для нее в гостинице «Пьер». Она должна была подчиняться очень насыщенной программе: бесконечные интервью, пресс-конференции, телепередачи, фотосъемки и еще вечера, балы… Вопросы сыпались на нее градом:

Что вы думаете об американских мужчинах?

— Подождите, я только что приехала, — ответила она.

— А вы сами переживали те любовные сцены, которые описали в романе?

— Если пришлось бы писать только о прожитом, ни один романист не описал бы смерть! — парировала Франсуаза.

Корреспондент ежедневной газеты «Франс суар» Даниэль Морган на месте спрашивал о первых впечатлениях «Лолиты made in France». «Нью-Йорк ошеломил меня. Это необыкновенный город, не похожий ни на какой другой, — призналась она ему. — Это живой город, настолько живой, что люди в нем кажутся мертвыми». Даниэль Морган, живущий в апартаментах между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, в короткие минуты отдыха служил для нее глотком кислорода. Он организовал в честь Франсуазы несколько приемов и возил ее по ночному Нью-Йорку. Саган разучила основные движения танца буги-вуги в «Паласе», огромном танцевальном зале, рассчитанном на пять тысяч человек, и мамбу в «Савуа-бальруме», ночном клубе, расположенном в Гарлеме. Квартал, который она мечтала посетить, оказался именно таким, каким она его себе представляла. «Негры здесь не очень любят белых. Но французский язык заставляет держать дистанцию», — замечает она. Со своей стороны, Ги Шеллер галантно предложил сопровождать ее в другие ночные клубы Нью-Йорка, где исполняется джазовая музыка, например, в «Смол парадиз». Хотя Мадемуазель Грусть приятно проводила вечера, она была совершенно измотана чудовищным ритмом, мельканием сотен лиц, людьми, говорящими на языке, которого она не понимает и беспрестанно отвечает «It’s so kind of you». Относительно своего английского Франсуаза Саган расскажет впоследствии смешную историю, приключившуюся с ней во французском книжном магазине на Мэдисон-авеню: «Мне потребовалось две недели, чтобы понять, что я писала в своих книгах фразу «With ail ту sympathies», которая на английском языке означала: «Мои соболезнования», а не «С наилучшими пожеланиями», как я обычно обращалась к французам».