Франсуаза Саган долго искала персонажей и реплики для диалогов этой пьесы. В марте 1969 года ее уже включили в репертуар театра «Жимназ» к началу сезона; Мари Белль должна была играть Мод, а Жак Шарон собирался заняться режиссурой. Но сроки не были выдержаны. В августе следующего года писательница осталась в Париже, чтобы внести изменения" в пьесу. Ей надоело слушать одни и те же истории в Сен-Тропезе, кроме того, она считала, что климат Нормандии действует на нее усыпляюще. Саган уединилась в апартаментах на авеню Сюффран со своей собакой и своим котом, в качестве звукового фона оставив лишь голос Дион Варвик. Ничего не помогало. В декабре она решила бросить все исписанные листки в корзину. «Это далеко не блестяще, — заявила она. — Слишком много повествования. И потом, кое-что я должна изменить, а это очень скучно — переделывать неудавшиеся куски. Быть может, когда-нибудь я решусь на это». Не получая никаких сообщений от писательницы, в феврале Мари Белль пригласила ее провести несколько недель в Межев, в «Элефан», роскошной резиденции на горе Арбуа. Но вместо того чтобы работать, женщины развлекались. Они катались в повозке вместе с маленьким Дени, забавлялись с Вевером, псом, бегущим за лошадьми. В остальное время они проходили по нескольку километров под ручку по свежему сухому снегу, дегустировали различные сорта рыб или отдыхали в бассейне и сауне. На роскошных заснеженных улицах они встречали министра планирования и обустройства территории Андре Беттанкура, Петулу Кларк, Эльвиру Попеску и комиссара Мориса Реймса. Мари Белль производила должный эффект в шубе из черно-бурой лисы. Что до Франсуазы Саган, то она пыталась сконцентрироваться, пила много чаю и черпала энергию во сне. «Не могу сказать, что этот снег вдохновляет меня», — вздыхала она. Они вернулись в столицу отдохнувшие, но с чувством вины.

Писательнице все-таки удалось закончить свою работу, сначала под солнцем Бразилии, а потом на Капри. Представленная на суд публики пьеса под названием «Пианино в траве» будет завершена в июне. Поскольку Жака Шарона не оказалось на месте, а Реймон Жером не захотел взяться за эту работу, автор возобновила свои контакты со старым знакомым, Андре Барсаком, постановщиком «Замка в Швеции». Вместе с ним она вновь окунулась в знакомую атмосферу театра «Ателье». В «Жимназ» шла пьеса «Норка-путешественница» в исполнении Жана Пуаре и Мишеля Серро. Она имела такой успех, что не было смысла вычеркивать ее из репертуара.

В Париже в этом сезоне играли «Под строгим контролем» Жана Жене, «Игры в резню» Эжена Ионеско, «Театр, или жизнь, как она есть» Жана Ануйя и «Добрых людей» Франсуа Дорена. Генеральная репетиция пьесы Франсуазы Саган, состоявшаяся 15 декабря, была явлением скорее светской, нежели культурной Жизни. Весь Париж пришел, чтобы поаплодировать артистам: Франсуазе Кристоф, Даниэлю Ивенелю, Доминик Патюрелю, Натали Нерваль… Тонкие критики отмечали, что на фоне декораций Пьера Дюпона разыгрывалась почти та же пьеса: через двадцать лет друзья Франсуазы Саган встретились и обменялись приветствиями. Режин не могла прийти в себя: «Такое впечатление, что мы снова собрались у меня в «Нью-Джиммис»! Одни только завсегдатаи!» Здесь была Мелина Меркури, находившаяся в Париже проездом она снималась в фильме Джо Дассена «Обещание рассвета», исполняла главную роль. Чуть дальше — Жак Шазо с Марией Каллош, чье изумрудное ожерелье не могло не обратить на себя внимание. Мишель Пикколи сопровождал Жюльет Греко… В этой шумной толпе находился и Пьер Дюкс, администратор «Коме-ди Франсез». Он восхищался драматургическим талантом Франсуазы Саган. «Я всегда читал пьесы Саган до их постановки, — говорит он. — Мы часто разговаривали с ней по телефону, но никогда не встречались. Так не могло продолжаться. К тому же я верю в ее театральное будущее, думаю, однажды ее имя появится на афише «Комеди Франсез». В этой толпе знакомых лиц лишь присутствие певицы Барбары кажется необычным. Франсуаза Саган — одна из ярых ее почитательниц. В феврале 1969 года она присутствовала на ее концерте в «Олимпии». «Как это прекрасно! Как мощно! Как пронзительно!» — восхищалась романистка, выходя на бульвар Капуцинов. Исполнительница песни «Нант», с триумфом выступившая на концерте после целой вереницы неудач, пережила настоящий провал в Театре де ля Ренессанс в пьесе, написанной специально для нее Ремо Фер-нанди. Она играла роль Мадам, хозяйки африканского борделя. В свою очередь, Франсуаза Саган намеревалась написать для нее достойную роль в полном противоречии с ее образом таинственной незнакомки. Летом 1972 года Саган будет сочинять для высокой черноволосой женщины оригинальную роль молодой девушки из провинции, которая состязается в конкурсе по вязанию, главный приз которого — поездка в Париж. Потом появились наброски новой вещи с временным названием «Зафория», политической и юмористической пьесы, навеянной «Приключениями Тен-тена». По прочтении книги «Сокровища Кастофиоры» у нее возникла идея рассказать историю правления жестокой королевы, которая властвовала в вымышленной стране. Франсуаза Саган и Барбара провели несколько выходных в Экмовиле, работая над совместными проектами, но ни один из них не будет осуществлен.

Критика, появившаяся в печати на следующий день после генеральной репетиции пьесы «Пианино в траве», была убийственна. Бертран-Пуаро Дельпеш писал в газете «Монд»: «При таких обстоятельствах театр Франсуазы Саган рискует ничем не отличаться от бульварных театров, за исключением непринужденной хрупкости своего устройства». Жан-Жак Готье продолжил на страницах «Фигаро»: «Создается впечатление, что Франсуаза Саган буквально где-то выкопала эту банальную комедию». Матье Гале заключал в «Ком-ба»: «Хорошие идеи не всегда воплощаются в хороших пьесах». Один лишь Пьер Макабрю защищал Саган на страницах «Франс суар»: «Эта пьеса самая правдивая, самая трогательная, самая смешная и печальная, самая волнующая со времени написания «Замка в Швеции». Саган — это Чехов в юбке». Артисты будут играть эту пьесу в полупустом зале вплоть до 10 января 1971 года. Ни провала, ни успеха; прием, оказанный спектаклю «Пианино в траве», отвратительно лоялен.

Она провозглашает право на безделье, однако работает без остановки, до самоистязания, к тому же не отдыхает и в остальное время: мало ест и мало спит. В 1971 году кажется, что у нее плохое настроение. Быть может, Франсуаза Саган страдает от меланхолии. Чтобы поменять обстановку, она переехала в обширные апартаменты на улице Гинемер, окна которых выходят на Люксембургский сад. К тому же квартира находилась на небольшом расстоянии от мест ее любимого времяпрепровождения: ночных кабаре — «Кастель» и «У Режин», пивной «Липп» и издательства «Фламмари-он». Она часами могла проводить время у окна. «По утрам здесь голуби воркуют, словно какие-то кретины, — рассказывала она одному журналисту из «Крапуйо». — Когда я просыпаюсь, передо мной возникает Люксембургский сад, обожаю смотреть на него, наблюдаю за качелями, за людьми, играющими в шары». Но стоило ей в марте расставить мебель, как она снова уложила чемоданы и переехала в Эк-мовиль, где начала писать свой следующий роман под названием «Синяки на душе», что красноречиво говорило о ее состоянии.

5 апреля 1971 года, когда Франсуаза Саган жила в полном одиночестве в усадьбе Брей, разразился скандал. Появление обложки журнала «Нувель обсерватер» создало эффект разорвавшейся бомбы. Рискуя попасть под суд, триста сорок три женщины осмелились подписать манифест о легализации абортов. Инициатива исходила от редакции еженедельника, но движущими силами проекта являлись Анн Зелински, Кристин Дельфи, Анна де Баше, Мафра и Ма-риз. Дирекция «Нувель обсерватер» поставила свои условия: чтобы под манифестом были поставлены подписи известных людей. Кристиан Рошфор, Дельфин Сериг, Симона де Бовуар и адвокат Жизель Алими обязались защищать подписантов в случае судебного процесса и собрали подписи знаменитых личностей. Среди них Катрин Денев, Маргерит Дюрас, Франсуаза Фабиан, Клод Жениа, Бернадетт Лафон, Жюдит Магр, Жанна Моро, Иветт Руди и Франсуаза Саган. Романистка не заставила себя долго упрашивать поставить подпись под этим манифестом, так как считала, что ребенок может и должен родиться, только если его сильно хотят: «Я считаю, что бесчестно давать жизнь ребенку, если вы не уверены, что можете сделать его счастливым — да и может ли быть иначе? Если я и подписала эту петицию, то только потому, что видела, как мои подруги позволяли кромсать себя этим мясникам из-за нехватки денег. Аборт — понятие социальное. Если у вас нет денег и уже есть пятеро детей и муж, который не обращает на это внимания, вам приходится обращаться к молочнице на углу, которая знает медсестру, которая знает кого-то еще, кто поможет вам избавиться от ребенка». С 31 июля 1920 года уголовный кодекс предусматривает, согласно статье 317, преследование лиц, совершающих аборт, с содержанием в тюрьме от трех до шести лет и уплату штрафа. Этот закон никогда не мешал женщинам избавляться от нежеланных детей, но эта операция была довольно опасна для здоровья, поскольку совершалась некомпетентными лицами, использующими варварские инструменты: например, вязальные спицы или спицы от зонтика. В таких условиях аборт часто приводил к летальному исходу. Из информации, предоставленной журналом «Нувель обсерватер», стало известно, что каждый год от 250 до 300 женщин умирают в результате осложнений, возникающих после аборта. В манифесте говорилось! «Каждый год во Франции миллион женщин у тают аборт. Они совершают это в опасных условиях из-за незаконного характера этого действия, поскольку к этому их вынуждает запрет, в то время как эта операция, проведенная под медицинским контролем, очень проста. Но об этом миллиону женщин не говорят. Я заявляю, что я — одна из них. Я сделала аборт. Мы также требуем свободного доступа к противозачаточным средствам и легального аборта».

Публикация этого манифеста, когда проблема абортов все еще являлась табу, вызвала бурные споры. В тот же вечер новая информация появилась на первых страницах газеты «Монд» и распространена в радионовостях «Эроп № 1». В менее патетическом тоне сатирический еженедельник «Шарли-Эбдо» вопрошал: «Кто же обрюхатил 343 негодяек?» Но придется ждать пресловутого закона мадам Вейль, за который проголосовали 17 января 1975 года (284 голосами против 189 в Национальном собрании), когда во Франции добровольное прерывание беременности стало легальным.

В отличие от Симоны де Бовуар и Жизель Алими, на стороне которых она выступала в деле Джамили Бупаши, а сейчас за легализацию аборта, Франсуаза Саган никогда не примыкала к движению феминисток. Для нее движение за свободу женщин — это лишь «мания добропорядочных женщин собраться и поговорить об общих проблемах». Идеи, которые выдвигало движение, не особенно привлекали ее, да и ее точка зрения на эти проблемы оставалась довольно неопределенной. Она даже никогда полностью не вникала в последствия этих проблем. «Меня никогда непосредственно не касались проблемы, провозглашаемые этой организацией, — говорит она. — Если женщины начинают делать все, что им придет в голову, и действовать вопреки их решениям, это не значит, что нужно поднимать такой шум. Совершенно очевидно, что все идет своим чередом, в первую очередь это касается свободы интимных отношений девушек и юношей, но мне казалось, что этот вопрос уже давно решен». Впоследствии она даже пожалела, что поставила свою подпись под документом, который будет назван потом «Манифест 343 негодяек», когда увидит следующий лозунг: «Женщины, ваш живот принадлежит вам». И в этой ситуации Франсуаза проявила политическую беспечность. «Если ваше тело принадлежит только вам и никому больше, это же ужасно!» — с возмущением воскликнула она. Саган сожалела, что дебаты по правам женщин слишком политизированы. Это, по ее мнению, уводит общественное мнение от экономических проблем, которые часто более серьезны для мужчин, чем для женщин.