Я знала, что мои слова делают меня очень, очень плохим владельцем, но если проигрыш в игре так влияет на человека, то у меня было бы ужасное искушение сказать ему, чтобы он чаще проигрывал.

Перевернувшись на спину, я провела рукой по лбу, чтобы убрать с лица спутанные, как птичье гнездо, волосы, и попыталась сделать то же самое со своими такими же спутанными мыслями.

Некоторые вещи я знала наверняка.

Первое — прошлой ночью что-то изменилось. Когда смотрела послематчевую пресс-конференцию, не выходя из своей гостиной, я увидела в его глазах момент, когда он осознал, что сказал обо мне. В этом не было ничего неуместного, ничего такого, что можно было бы превратить в уродливую или грязную историю, но я наблюдала за ним через призму нашего маленького…. соглашения.

Второе — теперь это соглашение разлетелось вдребезги на миллион крошечных кусочков. В ту секунду, когда Люк повел меня вверх по лестнице, мы перешли в новую категорию. Что? Ни хрена себе идея. Но это привело меня к пункту номер один.

Третье — я хотела большего, чем воскресные вечера. И была почти уверена, что Люк хотел того же. Он держал меня так, словно я была драгоценностью. Сделана из стекла. Чем-то, что нужно лелеять и о чем нужно заботиться. Трахал меня до бесчувствия, и в то же время нежно. Публично, перед журналистами, он говорил обо мне с уважением. С покровительством, от которого у меня заслезились глаза.

— Что здесь происходит? — спросила я пустую комнату.

Она не ответила.

Я снова перевернулась, изучая его личное пространство. Потолки, очень похожие на мои собственные, были остроконечными и белыми, с открытыми балками, тянущимися по всей длине и заканчивающимися массивной стеной окон. Окна выходили на озеро, как и мои, и, к счастью, были закрыты белыми занавесками.

Кровать стояла на простой железной раме и была покрыта светло-серым покрывалом. Дальнюю стену занимал пустой камин, а по обе стороны от кирпичной стены теплых тонов располагались открытые полки, уставленные книгами, какими-то старыми трофеями, несколькими фотографиями Фейт и пожилой пары, которая, должно быть, была его родителями.

Рядом с камином стояло коричневое кожаное клубное кресло с коротким торшером на толстой ножке прямо за ним, идеально подходящим для чтения.

По обе стороны кровати стояли тумбочки из темного красного дерева, с моей стороны пустая и слегка пыльная, его — с бутылкой с водой, шнуром для зарядки телефона и несколькими рассыпанными монетами. Дверные проемы на другой стене вели в ванную и, возможно, в гардеробную. Это было лаконично и просто, но не скучно.

Имею в виду, я могла бы довольно быстро добавить несколько деталей, если бы он захотел.

Как только у этой мысли выросли крылья, я хлопнула себя по лбу.

Оказывается, в этом не было никакой необходимости как в отвлекающем маневре, потому что из-за закрытой и, надеюсь, запертой двери я услышала хихиканье Фейт, затем женский голос.

У меня отвисла челюсть. Щеки запылали. Сердце грозило выскочить из груди.

Его мама и дочь были в двух шагах от комнаты. И я была в пяти минутах от того, чтобы совершить позорную прогулку перед ними, потому что понятия не имела, который час, а я должна был встретиться с Джой этим утром.

Чертовски круто.

Я села и быстро выдохнула. Мой выбор был ограничен. Когда приходила прошлой ночью, оставила свой телефон в спальне, потому что думала, что меня не будет максимум тридцать минут, так что о том, чтобы написать Люку сообщение и узнать, как долго они могут быть дома, не могло быть и речи. Я могла бы надеть майку, которую носила вчера, спуститься по краю террасы и молиться, чтобы меня никто не увидел, или могла бы взять какую-нибудь одежду из его шкафа, задрать подбородок и принять ситуацию такой, какая она есть.

Дерьмовой. Постыдной. Абсолютно, тотально, душераздирающе унизительной.

Кроме того, мне пришлось на секунду уронить голову на руки и дышать сквозь резкие приступы паники.

Я никогда раньше не встречалась с его мамой.

И уже собиралась выйти из спальни, которая кричала о множестве истин, которые уловила бы даже Фейт.

Я немного застонала, потому что последнее, что хотела сделать, это вовлечь ее в самый разгар всего этого, прежде чем Люк будет готов.

Вот почему люди обычно, типа, будят другого человека и любезно говорят ему убираться обратно в свой дом, пока впечатлительная шестилетняя дочь их не увидела.

Подняв голову, я глубоко вздохнула и уставилась на дверь.

Сбросила с себя одеяло и протопала к гардеробной.

Фух.

Не тратя слишком много времени на рытье в гардеробной, я нашла пару черных спортивных шорт, которые дважды обернула вокруг бедер, чтобы они не спадали. Несмотря на то, что это было до боли очевидно и ужасно банально, я натянула вчерашнюю майку через голову, потому что не смогла придумать лучшей альтернативы в его шкафу, когда дело дошло до одежды без лифчика.