Различия еще больше стерлись к 1173–1174 годам, когда в Северную Англию вторгся внук Давида Вильгельм I Лев. Вся разница между личным окружением Вильгельма и его английскими врагами заключалась в том, кому они присягали на верность, – по крайней мере, так уверяет англо-нормандский поэт Джордан Фантосм. Конечно, изменилось не все. Джордан отмечает, что населению областей, разоренных людьми Вильгельма (по сути, фламандскими наемниками), повезло, поскольку среди нападавших не было шотландцев (их «заклятых врагов»), не склонных проявлять пощаду. А хронист Вильям Ньюбургский, писавший на латыни, и вовсе описывает эту армию как «орду варваров», называя их «более свирепыми, чем звери». (Хотя даже Вильям обмолвился, что шотландский король принял английских нападавших за своих людей – явный признак того, что англо-нормандская элита при обоих дворах была почти неразличима.) {306}

Грань между рыцарством и варварством всегда оставалась зыбкой. Для нормандских захватчиков в 1066 году местные англичане были нецивилизованными людьми. К 1120-м годам, когда свою хронику писал Симеон Даремский, они начали походить на нормандцев в «любезной учтивости». Теперь же – по мере роста числа нормандцев (и англичан) при дворе – в том же направлении двигалась Шотландия. Однако эти изменения не охватывали всю ее в равной мере. Нормандцы чаще оседали в преимущественно англоязычных регионах Лотиана, а также в низинной части (Лоуленде) – в районах Файф, Гоури, Ангус и Мернс {307} . Уже в сообщениях о Битве Штандартов (1138 год) мы видим намеки на различие между горцами-хайлендерами и жителями низин, причем нормы англо-нормандского двора с готовностью переняли только последние. Такое разделение, ставшее главным культурным расколом в более позднем шотландском обществе, с энтузиазмом продвигали и клерикальные авторы из Лоуленда, которые подчеркивали варварство горцев так же, как более ранние английские авторы подчеркивали варварство всех шотландцев {308} .

Шотландский двор вливался в европейский мейнстрим, о чем ярко свидетельствует и тот факт, что его королей и принцев посвящали в рыцари континентальные герцоги и монархи. Дункан получил в 1087 году герб от сына Завоевателя Роберта Куртгёза, а Давида I в рыцарское достоинство возвел Генрих I, король Франции. В 1159 году Генрих II посвятил в рыцари Малькольма IV, а несколько позже и его брата Давида; будущему Александру II рыцарское звание в 1212 году в Лондоне присвоил печально известный «плохой король Иоанн» (Иоанн Безземельный). Ритуал посвящения – один из архетипических символов рыцарской культуры – хорошо подходил для отношений между шотландским и английским монархами. Он символизировал определенную степень иерархичности, но, подобно оммажу, представлял собой почетную форму подчиненности. В каком-то смысле шотландцы были на равных с англо-нормандскими правителями, поскольку и они могли делать то же самое: например, Давид I посвятил в рыцари молодого претендента на английский престол Генриха Плантагенета (будущего Генриха II) {309} .

Среди нормандских родов, отправившихся на север во времена Давида, мало кто мог потягаться славой и влиятельностью с семейством Роберта де Брюса. В 1120-х годах Роберт уже был заметной фигурой в Англии и Нормандии. Он принадлежал к сторонникам Генриха I, во время правления которого отношения с шотландским двором заметно улучшились. За верность его вознаградили несколькими поместьями в Йоркшире {310} . Именно при англо-нормандском дворе Роберт впервые встретил Давида, тогда еще графа Хантингдона. Сам Давид впервые появляется в документах в 1103 году в указе короля Генриха, подтверждающем права Роберта, и, возможно, они вместе служили в Котантене {311} . Конечно, когда Давид утвердился на шотландском троне, Роберт стал одним из первых нормандских соратников, оказавшихся рядом.

Появление Роберта в Шотландии зафиксировано в хартии 1124 года, изданной в Скуне – традиционном месте коронации монархов. Это первый документ, подписанный Давидом в качестве короля, и во многих отношениях он символизирует его правление. В нем Давид в обмен на расплывчато определенную службу предоставляет Роберту Аннандейл – большую территорию на юге страны. Цель явно состояла в том, чтобы обрести верность перспективного англо-нормандского барона (и давнего соратника), знания и связи которого могли оказаться очень кстати, если Шотландия желала жить и процветать как независимая нация. Вероятно, Давид передал Роберту эти земли несколько раньше, когда был представителем своего старшего брата в Камбрии, а цель хартии – закрепить уже существовавшее соглашение. Список заверителей показывает Давида в своей стихии – в обществе нового поколения англо-нормандских владетелей, которых он привел на север (все восемь заверителей хартии – пришлые). Даже сам текст обращен только к французским и английским подданным Давида, то есть нормандцам и жителям Лотиана, и игнорирует жителей северных и западных районов Шотландии и Галлоуэя. Это показывает, на кого был рассчитан такой акт: на небольшую группу новых фаворитов при дворе. Не менее примечательна и сама передача земли. Она не только обеспечила службу полезного союзника, но и создала новое владение для присмотра над Галлоуэем – в значительной степени автономным регионом, где у короля Шотландии часто возникали проблемы с утверждением власти {312} .

От Роберта произошла линия Брюсов – одного из великих дворянских родов средневековой Шотландии. Другой род основал Бернард де Баллиол, происходивший из англо-пикардийской дворянской семьи. И Роберт, и Бернард оставались в первую очередь англо-нормандскими баронами. При возникновении конфликтов в 1138-м, а позже в 1173–1174 годах они и их наследники поддерживали английскую корону против своих новых шотландских лордов (именно младший сын Бернарда, как сообщается, захватил Вильгельма Льва в 1174 году). Однако это не мешало Брюсам и Баллиолам делать карьеру при шотландском дворе, и в конце концов оба семейства побывали даже на троне: Иоанн (II) Баллиол (сын основателя Баллиол-колледжа в Оксфорде) в конце XIII века стал королем Иоанном I Шотландским, а вскоре на престол взошли и Брюсы: сначала Роберт (VII) Брюс как король Роберт I, а затем его сын Давид II. Последний не имел детей, и в 1371 году линия Брюсов прекратила существование, а королевская власть перешла к Стюартам – еще одному шотландско-нормандскому роду, утвердившемуся при Давиде I {313} . Позже, слегка облагородив имя (Stuarts вместо Stewarts), они займут также и английский престол – в 1603 году. Благодаря таким поворотам и завихрениям династической судьбы нормандское расселение в Шотландии заложило основу для союза шотландской и английской корон – для Великобритании. И это не единственный случай его проявления.

Когда Аделаида де Варенн подсунула своему благочестивому сыну Малькольму хорошенькую девушку, она точно знала, что делает. Малькольму, недавно занявшему трон, отчаянно требовался наследник. Мать просто помогала ему. К несчастью для Ады, ее сын думал о более возвышенных вещах. Из вежливости он согласился взять леди в свои покои, однако просто уступил ей постель и сохранил целомудрие. На следующее утро слуги нашли короля на полу, закутанным в плащ. Там, где большинство людей не устояли бы перед искушением, Малькольм решительно отказался ему поддаться.

По крайней мере, так сообщает английский хронист Вильям Ньюбургский {314} . Рассказ Вильяма пронизан мотивами святости, и принимать его за чистую монету не стоит. И все же он ясно выражает политические трудности 1150-х и 1160-х годов в Шотландии. Юный Малькольм взошел на престол в возрасте 12 лет в 1153 году – во времена серьезной неопределенности в государстве. Преемником Давида I на престоле должен был стать его сын Генрих, однако в прошлом году он умер, и наследником оказался Малькольм, сын Генриха. Вряд ли можно было ожидать, что мальчик продолжит дело деда. Но это еще не все. Возможно, уже тогда наблюдались признаки болезни Малькольма, что могло стимулировать его глубокую набожность. Однако даже если целомудрие помогло Малькольму на том свете, на этом оно только усугубляло его проблемы. Слабый король без наследника был двойной обузой.