Выяснив, что я не прихожусь детям никем, и всего лишь оказала им помощь в вызове скорый. Инспектор принялась за допрос Жени.

Мальчик набычено смотрел на женщину и совершенно не спешил идти на контакт. А когда доктор вышел и сообщил, что ожогу уже не меньше пяти часов… Разрыдался.

— Можно я не буду ничего рассказывать? — Мальчишка повернулся ко мне, ища защиты. А я ничем не могла ему помочь. Ведь я и сама ничего не понимала.

— Женечка, давай ты расскажешь все, как было. Как это произошло? Что ты видел — я подсела к мальчику на банкету и приобняла его. — Понимаешь, ведь это может быть важно. Доктору будет легче назначить Лизе лечение, если он будет знать все детали.

— Это не доктор, — пробормотал мальчик и зыркнул в сторону женщины в форме.

— Жень, не упрямься…

— Я ничего не видел… когда я пришел Лиза лежала на диване и плакала.

— А где была ваша мама? — инспектор строго смотрела поверх очков. Держа ручку над листом бумаги закреплённым на планшетке.

— Не было ее… Это я виноват. Это я оставил ее одну так надолго. Лиза хотела сварить себе яйцо. Она боится брызгающегося масла, поэтому я научил ее варить яйца, а не жарить…

— Шестилетнего ребенка?

— Ну и что! Я сам с шести лет умею это делать, — вмиг ощетинился мальчишка.

Инспектор покачала головой и сделала какую-то запись у себя в бланке.

— Наверное, она испугалась града и толкнула плечом ручку ковшика с закипающей водой.

— Жень, а где ты был в это время? — я склонилась над ухом мальчика.

— Мать искал… Она мой телефон унесла и еще кое-что прихватила, — прошептал себе под нос мальчик. И эти слова предназначались только мне, инспектору не удалось их расслышать.

— Как ребенка оформлять? — голос постовой медсестры громким эхом разносится по пустому коридору.

Инспектор попросила меня покинуть кабинет. Женя вцепился мне в руку. Я попыталась возразить ей, но все равно оказалась выставлена за дверь. Неужели она думает, что таким образом она добьется от мальчика подробностей, касающихся случившегося. Я своим присутствием хоть немного разбавляла тяжелую атмосферу, царящую в кабинете. Уверена, что мальчик больше не скажет ни слова. А будет еще хуже, если он доумится нагрубить ей.

— Женщина, как прикажите вас оформлять? — возмущенно повторяет медсестра. — Врач велел госпитализировать. А как я это сделаю без документов.

Пожилая медсестра выглядит очень возмущенной. Подхожу к стойке.

— Неужели это первый случай в вашей практике, когда пациента привезли без документов?

Женщина поднимает на меня глаза. Смотрит слегка удивленно.

— Утром будут вам документы, — смотрю на часы, почти пять. А вот и утро…

— Дети до семи лет, не лежат сами.

— Я с ней лягу.

— А вас я, как оформлю? — снова возмущенно. — Вы ей кто?

— А вам какая разница кто!? Вы палату нам покажите, а все бумаги мы оформим утром, — копаюсь в сумке в поисках кошелька, надеюсь в нем будет хоть пару тысяч налички.

— Так не положено!

Подсовываю под журнал купюры. В надежде на то, что эта женщина наконец угомонится. Из процедурного кабинета выглядывает молоденькая медсестра. Выкатывает штатив для капельницы.

— Ну что, определили вас куда-нибудь? — интересуется она у меня. — Малышку прокапать нужно.

— В шестой есть койка, — подает голос постовая. Медсестричка кивнув ей, катит капельницу к шестой палате.

Заглядываю в процедурный. Лиза, свернувшись калачиком, дремлет на кушетке. Она такая крохотная. На девочке розовые застиранные трусишки. Маечки нет. Вместо нее бинт, пропитанный коричневым раствором, напоминающим йод по цвету. Губки ребенка дрожат, тельце вздрагивает, тоненькие волосики прилипли к шее и тоже перепачканы лекарством. Сердце сжимается от одного вида этого зрелища. Подхожу к ней и осторожно беру ее на руки. Из смежной комнаты выглядывает мужчина — дежурный врач, по всей вероятности.

— Вы? — вопросительно смотрит на меня.

— Я… я вместо мамы.

Он кивает и подходит к нам.

— Ожег довольно обширный, заживать будет долго. Минимум пару недель вам придётся побыть в стационаре. Очень плохо, что ребенку не была оказана первая помощь, все могло обойтись гораздо легче.

Слегка опускаю голову, чувствую себя безумно виноватой. И хоть в его интонациях нет упрека, мне жутко стыдно за то, что с Лизой случилась такая беда.

— Вы родственница?

— Дальняя…