Тюремная архитектура в созидании заграждений, обычно строго прямолинейная, в данном случае терпела ущерб от нехватки стройматериалов, и огрехи ее, видимо, должна была компенсировать солдатская бдительность. Естественно, категорически исключавшая преступный сон на посту.

Соня-солдатик отправился до окончания срока службы драить пятиочковый ротный сортир, младший сержант, начальник караула, получил от взводного увесистую плюху, а рота закипела срочным формированием оперативно-розыскных групп, должных перекрыть все выходы из района.

План мероприятий был уже отработан, с успехом реализован на прошлых редких беглецах, его составители грамотно и хитро учли все детали возможных перемещений вырвавшихся на временную свободу зэков, и теперь солдатики оживленно собирались на охоту…

Старшина выдавал сухие пайки, вызванный вертолет ГАИ ожидал очередного вылета в места ночных засад, Федяевский не отрывался от телефонной трубки, названивая то в полк, откуда уже выехало подкрепление, то в УВД близлежащего Волгодонска; радист отбивал шифрограммы и ориентировки; конвойные собаки, щерясь и захлебываясь лаем, запрыгивали в кузова автомобилей, а их водители до горловин заливали бензином баки.

Я тоже не остался в казарме: меня капитан отправил на дальнюю точку в лесной массив, если можно было назвать таковым чащобку из низкорослой древесной поросли и колючих кустов, занимавших по площади пару футбольных полей.

Я оделся в ватный бушлат, взял с собой ушанку, памятуя о своих ночлегах в палаточном чертоге в «учебке», два рожка патронов к автомату, флягу с водой и фонарь с механической подзарядкой.

На точки, где предстояло провести в одиночестве длинную сторожевую ночь, Федяевский отправил только ушлых, опытных старослужащих, наказав:

— Если наткнутся на вас, стреляйте на поражение без предупреждения, прокурора беру на себя, отпуска гарантирую!

Я помню то росистое промозглое утро, прибитую ночным инеем траву, нарубленные штык-ножом сучья, которыми я завалил себя, укрывшись ими как одеялом, редкий шум от машин, проезжающих мимо по шоссейной дороге в сотне шагов от моей убогой засады, робкий холодный свет восходящего солнца, пробивающийся через скукоженную от морозца листву и полусонную одурь, из которой я вынырнул, как из крещенской проруби, заслышав голос, явственно произнесший неподалеку:

— Может, здесь причалимся, как? Дальше — степь, а с дороги нас срисуют в момент, как двух ворон на гумне…

Меня бросило в жар. Вот они! Двое: в спецовках, зэковских чепчиках, тяжелых шнурованных ботинках, зябко обхватившие плечи татуированными кистями; жилистые, скуластые, сутулые, похожие друг на друга, как близнецы-братья.

Они остановились в пяти-шести метрах от меня — мрачные, грязные, когда я вздернул ствол, приспустил скобу предохранителя и пальнул косо в воздух, в их сторону:

— Лежать, суки, иначе — конец!

Мое стремительное появление из груды сучьев вогнало зэков в оторопь. Я выстрелил снова, уже поверх их голов. Беглецы бухнулись на колени, заложив руки за головы.

Я зашел к ним, дрожащим от страха и переизбытка адреналина, за спины и миролюбиво продолжил:

— Аккуратно встаем, руки не опускаем, левое плечо вперед, движемся к шоссе. Шаг влево, шаг вправо… Дальше продолжать?

— Все понятно, начальник… — буркнул один из них.

— Смотреть под ноги, не спотыкаться, — сказал я. — Нервировать меня не советую. Согласно приказу должен вас прикончить. Но пока с этим не спешу…

Выйдя на шоссе, зэки присели на корточки, попросив разрешения опустить затекшие руки. Я благосклонно разрешил.

— Начальник, черкни в рапорте, что мы сдались добровольно, — сказал один из них. — Тебе зачтется. И мы ведь прилично себя ведем, разве не так?

— Пока на вас смотрит мой одноглазый друг — так, — согласился я, погладив нежно цевье автомата. — Чего на рывок-то пошли?

— Да как-то автоматически, что ли… — донесся ответ. — Попка на вышке прикорнул, вот и решилось… Могли бы, кстати, у него и волыну забрать…

— И тогда лежали бы сейчас в лесочке, — сказал я, для себя уясняя, что, если бы эта парочка имела на руках оружие, наказ Федяевского я бы исполнил, не раздумывая. Интересно, мучился бы я потом в осознании убийства людей? Чем бы оправдывался? Их опасностью, долгом солдата? Пронес Господь мимо этого, слава Ему!

— Слушай, начальник… — один зэк привстал, но ударом подкованного сапога в грудь я опрокинул его на землю.

— Лежать!

— Ладно, че ты… — он снова осторожно присел на корточки.