— А почему они пьют кровь? — Соколовский продолжал расспросы.

— Питаются они кровью. О нет, не все. Большинство отлично ест мясо, предпочитая курятину, и любую другую человеческую пищу. Китайцы говорят, что ничтожная их часть от начала мира отмечена тьмой, вот те и охотятся на людей. Они, строго говоря, не пьют кровь, они забирают жизнь и душу. Поэтому в теле не остаётся ни крови, ни души, ни духа. И на допросы ваши некромантские они не реагируют, потому что там нечем. Вот как бы вы попытались расспрашивать… стул. Ответит ли вам стул? Много ли расскажет о том, как был деревом, и в какой мастерской его изготовили? Вот так и несчастные жертвы этих тварей. Представляйте, что это… стул. И не ждите чудес. Магия есть та же физика, просто кому-то дано более, чем прочим, и силы мира отзываются охотнее. И не все подряд, а какие-то особенные. Старшие же владеют всеми силами сразу. Все стихии, жизнь, смерть и божественная правда. Только так их и можно пронять, понимаете? Что, говорите, некромант, два боевых мага, и третий — оборотень? Маловато будет. Против по сути Старшего, против того, кто прожил в этом мире пару тысяч лет — явно недостаточно.

И не просто прожил, а ещё и почему-то решил питаться людьми.

— И что же, если его не кормить… людьми, то он кончится?

— Именно. Такое существо не может не охотиться и не есть. Может растягивать периоды от жертвы до жертвы, если разумен и понимает, что люди рано или поздно ополчатся на него и убьют. Хорошо, не убьют, развоплотят его злобный дух. Если молод и неразумен — то просто охотится, и всё.

— А как же такое существо может выполнить желание человека? — осторожно спросил Авенир, младший сын Афанасия Александровича.

— Нужно очень постараться, — Бельский скупо улыбнулся. — Например, лишить его свободы, и пообещать освободить. Но может не сработать.

— Да как же так-то, оно ж живое, как свободы-то лишить, — вздохнул Авенир. — И разумное.

— Пусть питается? — хмыкнул его отец. — Сколько разумных людей то и дело убивают друг друга? Что говорить о нелюдях?

— А что известно о повреждениях от такой твари? — чем там оно могло повредить Лёле?

— Да не остаётся там повреждений, выпил — и всё, — пожал плечами Бельский.

— Мне сказали, что некромант жив, но — что-то там не то с магической силой.

— Щупальце отгрызли вашему некроманту, наверное, — Бельский не удивился. — Тот случай, когда нужно бить и хватать с осторожностью. Оно отлично ориентируется в любых потоках силы и её видах, поэтому — сила некроманта для него не является неодолимой.

— И… что будет?

— Ничего, обратно отрастёт, просто не сразу, — Бельский усмехнулся. — И будет вашему парню наука.

— Это барышня.

— Оленька, что ль? — оживился Афанасий Александрович. — Боевая девица! Вы там смотрите мне, берегите её. Она обещала приехать и защитить полный диплом, и потом я буду рад видеть её преподавателем.

— Девица? — нахмурился Бельский. — Совсем с ума посходили, девиц против демонов выпускают, — бормотал он себе под нос.

— А как же вы себе-то такое диво заполучили, признайтесь? — Яков Львович смотрел с интересом.

— Это был подарок китайского императора. Мне удалось спасти его жизнь в бытность в тех краях, он был мне должен, — пожал Бельский плечами. — Вот и сделал императорский подарок. И отправил по железной дороге. Но Цинь-Цинь и месяца в моём доме не прожил. Кормить его людьми я всё же, был не готов, а от другой пищи он отказывался. Поэтому ни желания мне не вышло, ни чего-то другого. Если желаете, юноша, могу дать вам посмотреть мои записи по этому вопросу, но — чтоб непременно вернули, ясно? — и строго посмотрел на Соколовского.

— Желаю, Фаддей Петрович. И буду весьма благодарен.

Солнце смотрело в окно, в двери постучали и крикнули, что Анна Мироновна заждалась уже за столом.

— Ну что, Мишка, получил, что хотел? — спросил Афанасий Александрович, когда все прочие двинулись в столовую.

— Получил.

— И готов бежать дальше прямо сейчас?

— Я-то готов, а вот Бельский желает обедать. Мне же хочется подержать в руках его записки.

— Понимаю. Ничего, подержишь. Что там Ольга? Справляется?

— Лучше всех, — Соколовский невольно улыбнулся. — Лучше меня, когда я только начинал.

— Вот, ты видишь. Береги её, ясно? — и взглянул так, как умеют только некроманты.

— Куда уж яснее, — вздохнул Соколовский и пошёл следом за хозяином за стол.

20. Я возвращаюсь к жизни

Я проснулась — в какой-то очередной раз.

В комнате традиционная прохлада — потому что досюда Варфоломей с командой не добрались. Говорят — пары дней им не хватило. Ничего, не сахарная, не развалилась. Пока сплю — Надя присматривает за печкой, а когда просыпаюсь — это всегда ненадолго. Они зовут Зимина, тот внимательно смотрит на меня через очки и готовит пряное травяное зелье, и после него я снова сплю.

Наша тварь, как я понимаю из обрывков разговоров, навела в округе шороху. Все соседи прилипли к заборам и следили за эпическим противостоянием. Но я не поняла, куда тварь делась потом, и вообще какова, так сказать, её судьба — убежала и спряталась, отсидится, снова вылезет? Или нет? Или мы напугали её, и всё, конец? Или пока всех нас не съест, не успокоится?

Одно точно: это вполне живое существо, а никакая не нежить. Ни разу. Просто существо с какими-то очень уж неслабыми характеристиками. Но как говорится — на каждую хитрую жопу найдётся… в общем, найдётся, так? Мне кажется, в этой реальности утверждение столь же справедливо, как и дома. И в академии все преподаватели нам то и дело твердили, что нет ничего незыблемого и раз и навсегда затверженного. Всегда есть что-то, что не учли, потому что не знали. Всегда могут быть вариации. Всегда может возникнуть что-то неучтённое.