— Вы чувствовали исходящую от неё угрозу? Вы боялись за свою жизнь? — спросил алый.

Чувствовала и боялась, но теперь говорить об этом не имело смысла. Всё, что можно было порушить, уже порушено, а более суровое наказание лишь озлобит мать Мейера по отношению ко мне.

— Мне было слишком плохо, чтобы анализировать своё состояние. Но я понимаю, что кона Ирэна действовала, исходя из ложных выводов. Она не могла знать, что я заразилась именно от Мейера, — подбирая слова, ответила я. — На самом деле мне хотелось бы поскорее закончить процесс. Тех извинений, что мне принесли, уже достаточно.

— Складывается впечатление, что вы находитесь под сильным влиянием или даже давлением семьи Феймин Листаматур Дарлегур, — салатовый цокнул в конце, показывая своё неодобрение.

— На данный момент я нахожусь под защитой Мейера, а не под давлением. Мне спокойнее оттого, что он рядом.

— Славная защита! Насколько стало известно суду, вы оказались в Файмарге в одиночестве, влипли в опасную историю, путешествовали одна на дирижабле, который разбился, — принялся перечислять судья, шевеля усами-гусеницами. — Насколько я вижу, под его опекой с вами постоянно случаются исключительно болезненные происшествия.

— И что, если бы Мейер был рядом, то дирижабль бы не разбился? — насмешливо спросила я. — Что до исключительно болезненных происшествий, то они как раз случаются в отсутствие Мейера. Когда он рядом, дела, наоборот, налаживаются.

— Но разве не по его вине вы оказались в столь сложном положении?.. — начал салатовый, но я его перебила.

— По его ли вине я оказалась на Вилерии? Ровно в той же мере, в какой по вине каждого вилерианца здесь когда-либо оказывалась переселенка. Приводить силой женщин в свой мир — это часть вашей культуры, которая общественно одобряется, и не нужно теперь делать одного Мейера виноватым в устоявшемся порядке. И нет, я не считаю этот порядок правильным, но я также не считаю, что виноват в нём Мейер.

Мог голос звучал резко и вызывающе, но поведение судей, их переглядывания, их лица, их поджатые губы — всё говорило о том, что впереди ждёт какая-то гадость. А я так устала от гадостей, что хотелось осесть на пол и закатить истерику, стуча ногами по полу, как делают маленькие дети. Теперь я понимаю, что они поступают так не потому, что плохие, а потому, что просто не в силах справиться с навалившейся на них жизнью.

— Суд удаляется для принятия решения, — подвёл скрипучую черту старый судья.

Когда они удалились, я подняла глаза на Мейера. Его лицо казалось слепком из замороженной белой глины.

— Годом домашнего ареста не отделаемся? — тихо спросила я.

— Нет, — коротко ответил Мейер. — Прости, Лиза.

— За что? Это же не ты…

— Я. Я должен был остаться. Дважды.

— И что теперь будет?

— Не знаю, Лиза. Но я бы ни за что не хотел уходить в третий раз…

— Что? — нахмурилась я. — Что ты имеешь в виду?

Он ничего не ответил, задумчиво закусив губу.

— Мейер! — требовательно позвала я. — Что ты имеешь в виду?

— Пока не уверен. Будет зависеть от приговора. Я не знал, что дело настолько плохо. Я не думал, что мама… что мама может так поступить.

— Это её решение, а не твоё.

— Это было моё решение оставить тебя с ней, — отозвался он. — И это было моё решение уйти в поход на зелёноголовых. Я мог подать в отставку уже тогда, а не тешить самолюбие и гордость последним боем. И тогда ничего из этого не случилось бы. Ответственность лежит на мне.

Когда он замолчал, плотно сжав челюсти, на лице проступили желваки.

— Ты не мог знать, как всё обернётся, — погладила я его по щеке, хотя, честно говоря, сложно было спорить с его доводами.

В глубине души я тоже считала, что раз Мейер притащил меня в этот грёбаный сосущий магию мир, то должен был находиться рядом, а не шарахаться по кустам, гоняя палками зелёных человечков. Но есть такие вещи, которые говорить вслух нельзя, чтобы окончательно не столкнуть близкого человека в бездну вины. А ещё лучше — просто взять и простить всё, тянущее назад, и двигаться дальше. Иногда прошлое бывает настолько тяжёлым, что под его гнётом невозможно ступить ни шагу. Тогда зачем за него цепляться?

Я смотрела сейчас на Мейера и отчётливо понимала: прошлое нужно учиться отпускать. Позволить себе и другим ошибаться в этом прошлом. Сделать выводы и утопить боль в глубинах сознания, иначе начнёшь тонуть вместе с ней.

Допустим, мы останемся вместе. Допустим, в будущем я совершу большую ошибку, за которую мне будет стыдно, больно и неловко. Захочу ли я, чтобы Мейер мстил, тыкал в неё носом, как нашкодившего щенка, или тащил меня в суд? Нет. Я захочу, чтобы он меня простил. А значит, я должна уметь прощать сама. По-настоящему прощать, а не вносить пунктом в список для будущего скандала, ожидая удобного случая припомнить.