Я сел рядом с ним и глубоко вздохнул:

— Моих. Понимаешь, эти подонки науськивали своих учеников друг на друга и делали ставки — кто победит. А еще — играли нечестно. Целитель, эликсиры…

— И…

— И я подрался с ними со всеми, а потом натравил на них Сыскной приказ и милицию. Теперь целителю загонят кол в задницу, а банду четырех отправят в Васюган.

— Банду четырех? — удивился Женя.

— Сивуха, Кацура, Лазарев и Стельмах, — пояснил я.

В конце концов, какая разница, когда он узнает? Я ему это солью или тот же Криштопов? И вообще — он журналюга что надо, честный. Потому лучше играть на упреждение и рассказать ему всё как есть. И гонорар заработает, и напишет то, что доктор прописал.

— Ч-ч-черт… Классный заголовок! — он почесал бороду. — Кто-то даст комментарий, как думаешь?

— Можешь сразу завтра к Валентину нашему Петровичу идти, он ничего с утра соображать не будет и накомментирует тебе как положено. И прямо сейчас со мной можешь пообщаться, сыскари и милиция обещали дать мне грамоту и премию за помощь в задержании особо опасного магического преступника, так что инкогнито сохранить не получится…

Я и не собирался его сохранять — в этот раз. Я решил всерьез начать драться за Вышемир, меня уже достали прорывы на канализации, гопстопы в подворотнях, потеки от насвая на асфальте и подростковые суициды. Настало время вывесить флаг и показать, кто я и в какую сторону воюю… Почему сейчас? Да потому, что я освоился. Я теперь тут — свой. Это мой мир, мой город, моя Родина и мои дети, вот и всё.

— Ого! — сказал Зборовский. — Подожди, я за диктофоном сгоняю.

И он сгонял, и принес еще две чашки кофе и диктофон: компактный, величиной с палец. И устроил мне допрос с пристрастием: кто, что, куда, когда и зачем. Мы сидели на лестнице что-то около получаса, пока он не закончил вытягивать из меня подробности.

— Я поправлю и потом тебе на почту скину, проверишь, ага? — предложил сосед. — Ну, чтобы я ничего не сбрехал. Но углы сглажу — это точно. И без фамилий будет.

— Ага, — согласился я. — Только давай там без лишней героизации, ладно? Из меня герой как из дерьма -пуля

— Ладно…

Мы посидели еще некоторое время, а потом из-за двери показалась его симпатичная жена в махровом халатике и спросила:

— Ну что, спать идешь?

— Пять минут, дорогая, — сказал он. — Тут материал с Пепеляевым отличный получается…

— Ну, раз материа-а-а-л… — протянула она и закрыла дверь.

— Что, нахлобучка будет?
– не удержался я.

— Да не, чего? Она понимающая, — и мечтательно вздохнул.

Он действительно был влюблен в свою жену, ну, надо же! Сколько они там в браке — десять лет? Пятнадцать? Я тоже так хочу! Но вслух спросил другое:

— А как сам вообще? Что там это… Общественная жизнь? Выборы эти наши, дерьмовые, когда уже, наконец?

— Я баллотируюсь, — признался вдруг Зборовский. А потом его прорвало: — Меня все задолбало, понимаешь? Я сижу в нашей дорогой редакции, принимаю звонки… «Дорогая редакция, подтопление!», «Дорогая редакция, сфоткайте — мусор четыре месяца не вывозят!», «Дорогая редакция, повлияйте как-то на них, вы же четвертая власть, сил нет уже, змеи в подвале, алкаши под окнами, бюрократы задушили, соседи заливают…» И что я могу сделать? Я могу взять — и позвонить, да. Позвонить в водоканал, в участок санитарной очистки, участковому или в ЖЭУ, но… Нет такого закона, который запрещал бы им послать нахрен журналиста. Мой единственный инструмент — это слова «хотите — сделаем было-стало, какие вы молодцы все исправили, или — будет критический материал…» Охренительный кнут и пряник, а? В большинстве случаев им пофиг! Да там даже звонить порой некому… Один спился, второй — повесился, третий делает вид, что на больничном!

Зборовский аж вскочил со ступеньки и теперь метался по лестничной клетке, как раненый лев.

— И меня задолбало! Задолбало, что я ною и переживаю, и думаю, что ни-че-го не могу сделать! — его жесты были очень экспрессивными, почти как у Адольфа Алоизовича. — А я не тот человек, который любит ныть. Я возьму — и баллотируюсь в земское собрание Вышемира, и меня выберут, от нашего округа, я тебе точно говорю! И я им, гадам, хвосты накручу, затошнит! Ты вот подпись поставишь за меня?

— Конечно, — не думая ответил я. — Давай, распечатай табличку для списка, завтра пройдемся по дому, сто подписей за полчаса насобираем! Тебя ж все знают, ты — мужик что надо. И плакаты с твоей мордой распечатаем, на каждой доске объявлений повесим, у подъездов. Я абсолютно уверен: наш райончик будет за тебя!

— И я уверен, — без ложной скромности сказал Женя. — Выберут. А потом я подниму на рога собрание и изберусь в управу — или председателем, или замом. Если предводителем — все, аллес капут, как говорит Шифер. Я их уничтожу. Но…

Тут он тягостно вздохнул и посмотрел в сторону двери своей квартиры. И я его прекрасно понял. Такой человек, как Зборовский — он неприступен. Его не на чем ловить, у него нет скелетов в шкафу. Он не сношает проституток, не берет взяток, не скрывает доходов, не употребляет наркотики. Хороший семьянин, честный гражданин, настоящий мужчина. Но… Жена, дети. Семья. Слабое место любого хорошего человека.

— Я убью любого, кто хоть пальцем попробует тронуть твоих, Жень, — проговорил я и внимательно глянул ему в глаза. — Не только твоих, кого угодно из нашего подъезда. Да и тем более… У тебя — дети.

— Дети… — он кивнул. — За детей, я так понял, ты бы и на дракона вышел, да? У тебя крыша в этом направлении поехала? Я типа за справедливость, ты — за детей. Каждый сходит с ума по-своему…

— И на дракона, да… — задумчиво протянул я.

— Э! — сказал дракон. — НА МЕНЯ-ТО ЗА ЧТО? Я ТОЖЕ, МОЖЕТ, ЭТО… К ДЕТЯМ КАК БЫ… НУ… ЗА ДЕТЕЙ, В ОБЩЕМ. ЭТО ЖЕ — ДЕТИ! ПУСТЬ БУДУТ, ЭТО САМОЕ…