И я, черт бы меня побрал, ляпнулся на колени, совершенно не понимая, что происходит.

— Меч! — прогремел Вишневецкий.

Яся сунула ему в руки кухонный нож, и старик по очереди приложил его к моим плечам, а потом ка-а-ак влупил мне пощечину, у меня аж искры из глаз посыпались! После этого он поднял меня за грудки на уровень своего лица, поцеловал в обе щеки и сказал:

— Встань, рыцарь. Поздравляю, ты в дерьме.

И сел на свое место.

— Ни-хе-ра себе! — сказал Рикович. — Нихера себе. Нет, ну… Нихера себе…

Сыскарь переводил взгляд с меня на Иеремию Михайловича и обратно, и был явно растерян таким неожиданным поворотом. Я вообще-то тоже.

— Внуча, — задумчиво пробормотал Вишневецкий. — А можешь мне дать сыру? Нет, нет, не маленький кусочек. Дай весь, а?

Он взял из рук Ядвиги четверть круга сыра, понюхал его, лизнул языком, а потом откусил огромный кусок и расплылся в счастливой улыбке.

— «Маасдам», — сказал он. — Люблю «маасдам». Я пойду катку сыграю, хорошо, внуча? Чаю ещё сделай мне, ладно? А то я как сыру поем, в горле пересыхает.

И, как ни в чем ни бывало, взмыл к потолку, уперся в него ногами и вот так, вверх тормашками, двинулся к себе в комнату, перешагнув через люстру и слегка подпрыгнув вниз, чтобы вписаться в дверной проем. Он шел играть катку. И сыр жевал. Дурдом какой-то.

— Я понять не могу, — Рикович выглядел более, чем озадаченно. — Он сильно умный или сильно тупой? И это я как менталист спрашиваю!

Иван Иванович обещал найти мне секундантов. И уладить формальные вопросы, благо, в моем случае это можно было сделать довольно просто: в Родословных книгах фамилия Пепеляевых-Гориновичей значилась, так что требовалось только признать аристократический статус семьи актуальным. Небось, какой-нибудь пустоцвет-канцелярист пальцем по нужным строчкам поводит, буквочки там волшебную светомузыку устроят — и вуаля. Я — дворянин, аристократ, рыцарь. Прости, Господи, шляхтич!

Всё-таки старый Вишневецкий был тот еще жук. Мне понадобилось семь минут с включенным интернетом на смартфоне, чтобы выяснить, что подарил он мне НАШЕ имение, хотя и серьезно урезанное. И — да, нашим, пепеляевским, оно в последний раз было не то триста, не то пятьсот лет назад. Потом его Вишневецкие выкупили или за долги забрали — бес его знает. А Иеремия Михайлович в своем сдвинутом набекрень мозгу все это держал! И в нужный момент выдал настоящий рояль в кустах… Рыцарем он меня сделал, однако! Да тут окрест на пятьсот километров никого, кроме Вишневецких и Радзивиллов, не водилось, кто имел такое право! Рыцарь — это ведь не российский и даже не великокняжеский метод! Это все в загнивающих Европах! А благодаря тройной титулатуре, Ясин дедуля, как суверенный принц, вполне мог себе позволить производить в дворянство любого не цивильного, если имелись для этого серьезные основания.

Вот что значит разрубить Гордиев узел, а? Еще и имение сбагрил, с которым Вишневецкие понятия не имели, что делать. Ну, а как? Заброшенный клочок земли посреди земщины, ничего интересного. Ну, почти ничего.

Озеро Горынь — на левом берегу Днепра, километров за пять от великой реки — и его окрестности издавна было вотчиной Горынычей. Откуда название? Да оттуда, откуда и деревня Горивода. Иногда нефть из-под земли нет-нет, да и просачивалась в водоем, и при неосторожном обращении с огнем можно было наблюдать пиротехнические явления. Так что Змей Горыныч — он не с гор. Он, скажем так, больше по горению специалист. А если еще и Пепеляев — то и по испепелению тоже.

Я пытался понять, что мне делать со всей этой информацией и с новыми обстоятельствами, так что ходил взад-вперед по мансардной комнатке под самой крышей, где меня разместили на ночь, и думал о тяжкой судьбе своей, время от времени останавливаясь у окна и поглядывая во двор, на замерший там черный электробусик с ярыжками из Сыскного приказа: они берегли наш сон от поползновений Радзивиллов, пока их рыжий босс-менталист решал вопросы в высших инстанциях.

Снизу, с первого этажа, раздавались звуки тяжелого симфо-рока, перемежающиеся пулеметными очередями: старик Вишневецкий играл очередную — которую за ночь? — катку, разнося по Сети в пух и прах подростков откуда-нибудь с другого края Государства Российского. Например, с этого самого Сахалинского Великого Княжества, что бы это ни значило.

Вдруг легонько скрипнула сначала дверь, потом — половица, и я улыбнулся, увидев в оконном стекле отражение грациозного девичьего силуэта, который приближался ко мне. Пришла!

— Геор-р-р-р-ргий, — промурлыкала мне в самое ухо Яся, вставая на цыпочки. — Еще немного, и у тебя из ушей пойдет пар, чес-слово! Хватит уже думать о будущем, решать проблемы и делать дела. Я ту-у-ут!

Я повернулся к девушке, и мое сердце пропустило удар: на ней был один только легкий полупрозрачный пеньюар, под которым в лунном свете виднелись стройное тело, изящная небольшая грудь, тонкая талия, точеные бедра… Она была просто великолепна! Глаза Вишневецкой блестели, губы чуть приоткрылись… Ядвига склонила голову, улыбаясь:

— И что? Что скажешь? — руки ее в это время жили своей жизнью: она расстегнула мне ремень, потом — потянула край футболки вверх… — Еще не передумал звать меня замуж?

Футболка полетела в сторону, ремень — тоже, я подхватил Вишневецкую на руки, впился в горячие губы поцелуем и, в пару шагов преодолев расстояние до кровати, осторожно опустил ее на постель.

— Пепеляев, знаешь что-о-о? — ее горячее дыхание обжигало мою шею, я чувствовал прохладу и гладкость девичьей кожи, вдыхал самый лучший аромат в мире — запах любимой и желанной женщины. — Если нам кто-то помешает, я его убью… Иди ко мне, скорее!