Нет, определенно — с ними надо что-то решать. Но дворянство… Дворянство мне взваливать на себя не очень хотелось. Точнее — очень не хотелось. Почему? Потому что в отличие от моего мира и тамошней России здесь аристократия была и оставалась военно-служилым сословием. Никакого «Манифеста о вольности дворянства» тут и в помине не было! Все права и привилегии, земли и титулы, должности и звания даровались Государем местной знати по одной-единственной причине: они должны были воевать и служить. Аристократы наравне с опричниками являлись первой линией обороны рубежей богохранимого отечества. Поместное войско — вот что это было такое, только в современной интерпретации.

Не требовалось даже никаких специальных указов: само собой разумелось, что, если, скажем, на границе Речи Посполитой или Балканской Федерации становится неспокойно, то кланы Беларуси, Волыни, Подолии, Бессарабии и Слобожанщины выделяют значительную часть своих дружинников для ее усиления. Если случается прорыв Хтони — клановые маги душат его всеми силами, самостоятельно или во взаимодействии с опричниками. Если случается большая война — кланы выставляют ровно то количество бойцов, которое предполагает величина и прибыльность их домена — или юридики, если угодно. Мене, текел, фарес — посчитано, взвешено, разделено.

Конечно, такие крупные и мощные кланы, как, например, Радзивиллы, могли позволить себе оставить в тылу кое-кого типа Кшиштофа… Заменив его другими бойцами. Но по факту — тот же Кшиштоф наверняка принимал участие в боевых действиях на определенном этапе, иначе он мигом стал бы персоной нон грата в высшем обществе. Это мещане из земщины могли пожимать плечами и сидеть дома, пока не придет повестка. Да и жители сервитутов — тоже, все-таки у них своих проблем хватало: например, Аномалия рядом или еще какая зараза. Сервитуты просто так не возникали.

Поэтому быть аристократом в Государстве Российском — это постоянно жить на пороховой бочке. Рванет, не рванет… Заберут — не заберут? Как там говорил легендарный гусар Яков Кульнев? «Люблю Россию! Хороша она, матушка, еще и тем, что у нас в каком-нибудь углу да обязательно дерутся». Интересно, жил ли тут Кульнев?

Конечно, я считал себя в некотором роде патриотом, и за богохранимое отечество постоять не отказывался. Я в принципе патриот в том смысле, что жить нигде, кроме как на земле, говорящей по-русски (или — в том числе и по-русски) не могу. Но идти убивать кого-то за тридевять земель во имя Государя и Государства, к которому у меня была целая куча вопросов? Нет уж, мой патриотизм другой… Я детей учу и у доски стою. И если кто-то скажет, что это менее важно, чем убийство супостатов — то пусть идет прямо к… Бисмарку! Даже не к нему, а к профессору географии из Лейпцига Оскару Пешелю. «Войны выигрывают школьные учителя и священники!» — вот что.

И вообще — я не маг. Я не могу быть аристократом!

— Ч-ч-ч-ч-ч! — я включился в тот момент, когда Яся снова вступила в разговор, и, кажется, внутри себя я пришел к тем же выводам, что и Рикович с Вишневецкими — в реальном мире. — А вот тут вы все ошибаетесь! В «Соборном уложении» ничего не говорится о том, кто может получить личное дворянство. Только о том, кто НЕ может! И нулевки среди них не упоминаются! Нулевки не являются цивильными, чес-слово! Я вообще-то историю государства и права в Академии на десятку сдала!

Умница же, говорю! Молчала — а потом выдала! Золото, а не девушка! Рикович на сей раз вцепился в свою бороду — с не менее страшной силой, чем до этого — в волосы:

— Допустим… Допустим — это решение. Молча-а-ать, Пепеляев, никто тебя не спрашивает! В общем, Георгий наш Серафимович Пепеляев-Горинович может оспорить решение своего отца о переводе в мещанское сословие в суде последней инстанции — то есть, у Государя или кого-то из цесаревичей, это я уже говорил. И, принимая во внимание его военную службу — на секундочку, в Поисковом батальоне — и спасение офицера… А еще — четкую гражданскую позицию — на секундочку, помощь Сыскному приказу… И — успехи на ниве педагогики — на секундочку, две инициации…

— Иван Иванович, ну что ты заладил, право слово — на секундочку, на секундочку! Ну, не хочу я дворянство это, дадут землю черт те где, в Сахалинском Великом Княжестве или где-нибудь на границе Васюганской Хтони, и что? — я форменным образом капризничал, хотя и понимал, что со всех сторон он прав.

Лучше одна дуэль с Кшиштофом — с непонятным исходом, чем подставлять земляков, коллег, соседей и… И Ясю с ее удивительным дедом. Что там — на шпагах? На канделябрах? На пистолетах? Да хоть и на кулаках, плевать. Даже если ему магией разрешат пользоваться — тоже плевать. Воплощу имаго — и прикончу его, а там пусть хоть в поликлинику забирают, на опыты.

— А я говорю — тебя никто не спрашивает! — сверкнул глазами Иван Иванович, как настоящая большая шишка. — Ты будешь аристократом. Но челобитную о пересмотре дела кто-то из Рюриковичей увидит не раньше, чем через пару недель, так что…

— Я это… — Вишневецкий как-то неуверенно покряхтел, почесал свою шевелюру, повертел головой растерянно, а потом внезапно глянул мне прямо в глаза, вдруг встал с места, и его фигура как будто увеличилась в размерах, заполнив собой всю комнату, а голос загрохотал громче целого духового оркестра. — Я, Иеремия Корибут-Вишневецкий, Божьей милостью князь крови из рода Гедимина, светлейший князь Государства Российского, суверенный принц Священной империи людей, за отвагу и храбрость, проявленную при защите моего дома и чести моей внучки, посвящаю тебя, достойный и праведный муж Георгий, в рыцари, и дарую тебе имение Горынь, что недалече от града Вышемира, двадцать гектар земли и усадьбу, и деревню, и всякую тварь, там проживающую. На колени, рыцарь!