По всей видимости, из-за моих криков рана открылась. Я так сильно кричала на мать, чтобы хоть что-то донести до ее ведьмовской головешки, что теперь чувствовала адскую боль.

Настоящая дура, вот снова я саму себя убиваю. Точно ли я не мазохистка?

— Келли, подожди, — бабушка вышла из комнаты и пошла за мной, — ты так побледнела. Тебе плохо?

— Все в порядке.

Я ведь жива, а это главное. Так что тревога от Агаты мне не так уж необходима.

Вернувшись в свою комнату, я достала из-под кровати купленный пять лет назад большой чемодан и начала скидывать в него вещи. Обувь, одежда, привычная повседневная ерунда, любимые книги и даже плакаты со стен — все летело туда и постепенно образовывало огромную кучу.

— Что ты делаешь? — наконец спросила у меня бабушка.

— Разве не видишь? Я собираюсь уйти. Только что ты сама сказала, что мне разрешили.

— И куда ты пойдешь? Призрак Марисы сможет достать тебя везде, кроме этого дома. Пока мы не найдем способ отвадить ее от тебя своими силами, тебе даже в школу ходить не следует.

Я перестала собирать вещи, обернулась и посмотрела на бабушку.

Вся ее жизнь — это растения и цветы. Она их обожала, она не видела себя без них. Словно дерево, что не может без своих корней продолжать рост, так и Агата без своей магии станет абсолютно другим человеком. Для нее жизнь в особняке Роман так же привычна, как и дышать, но я в себе этой привычки не воспитала. Мне было до ужаса омерзительно причислять себя к числу проклятых сестер, я не жаждала силы зачарования, как и не желала жить всегда в этом доме, в абсолютной неволе. Эта клетка и моя тюрьма. Это точно не место спасения.

— Бабушка, ты правда думаешь, что запрет остановит Камиллу? — я решила больше не называть ее матерью. — Вы с детства ставили на мне эксперименты и пытались пробудить силы, которые мне вообще не нужны. Если я останусь здесь, то в течение следующих месяцев она только больше и чаще начнет меня истязать.

Оправдываясь тем, что хочет изгнать из меня духа сестры Марисы, Камилла предпримет еще не одну, и даже не десять попыток пробудить мои силы.

— За эти два месяца она и правда может убить меня? Ты за меня совсем-совсем не волнуешься, бабушка?

— Я знаю, что ты зла на свою мать и на меня, но пойми, Келли, Камилла делала это не из ненависти к тебе.

— Вот как раз это мне хорошо известно. Она делала это не из-за ненависти ко мне, а из-за любви к себе и к роду Роман. Вот только разве тебе это все равно эгоистичным не кажется? — и снова я начала закипать. — У моей дорогой матери чертова социофобия, она ненавидит людей, но в тоже время их жуть как боится. Она поэтому из дома не выходит, я это уже давно поняла. Я была нужна ей, чтобы после твоей смерти она могла со спокойной душой продолжать жить затворницей!

— Нет же, все не так… Точнее, не совсем так…

— А как тогда все? — я усмехнулась. — Хочешь сказать, что она делала это все, чтобы меня не потерять? Чтобы я не покинула вас? Ха-ха, какие же глупости! Она даже решила натравить на меня голодный дух! Да она на все согласна, лишь бы сделать проклятую сестру!

— Нет… На самом деле твоя мать сильно пострадала, когда была примерно твоего возраста, поэтому начала ограждаться от мира… Я не проявляла к детям должного внимания, вот она и стала… Она стала такой.

Какой «такой»? Она стала психопаткой, повернутой на себе самой?

Как бабушка оставляла маму и тетю Агнес самих на себя, так и мама решила следовать своему методу воспитания. Камилла предпочла вечно за мной следить, вечно меня донимать и вечно меня мучить. С одной стороны ее жажду контроля можно объяснить простейшим желанием уберечь меня от этого мира, но это же ложь в чистом виде. Ни одна адекватная мать не поставит свою дочь под удар, чтобы тем закалить, особенно если ребенку только семь или десять лет накануне исполнилось. Я предпочла бы, чтобы моя мать ко мне относилась так, как относилась к своему потомству Агата. Но вместо этого моя фанатичная мать решила задушить меня своей «заботой».

— Хочешь сказать, что она была настолько сильно ранена из-за твоего невмешательства в ее жизнь, что это ее изменило? Ладно, я поняла, но тогда скажи вот что, бабушка, разве травма дает право осознанно ранить других? Разве это справедливо вымещать злость не на обидчика, а на ребенка? Да ей же не замена в лице более молодой проклятой сестры нужна, а психиатр!

Я закрыла чемодан, схватила его в руки и отправилась к выходу.

Что мы имеем?

Два месяца до признания меня недееспособной ведьмой.

Шесть трупов и восемь без вести пропавших девушек.

Одного мертвого мага, одного голодного призрака, что пришел по мою душу, а еще одного живого охотника в своих помощниках…

Чего мы больше не имеем, потому что окончательно потеряли?

Одну полоумную ведьму-мать!

Я больше не намерена терпеть ее выходки. Хватит с меня.

Волоча по асфальту чемодан на дребезжащих колесиках, я продолжала костерить весь этот чертов мир, проклятых сестер, мать и себя. Произошедшее только что в очередной раз меня убедило: колдовство — не гарантия выживания. Колдовство не спасло Марису, которая сделала меня целью; колдовство не облегчило боль в моем животе из-за колотой раны. Чтобы выдержать побег мне пришлось прибегнуть к простым лекарствам, так зачем тогда мне нужна неизвестная сила, которая меня только проклянет и даже после смерти заставит жить в особняке, который я терпеть не могла?