Быть может, поэтому она спешила все закончить, прежде чем расставание станет чересчур мучительным.

Когда они огибали паровую скважину, вокруг которой после недавнего извержения еще стояла влажная дымка, Юми обратила внимание на крестьянина, возившегося с летуном, похожим на громадное насекомое с раскинутыми крыльями. Жужжа, летун завис перед хозяином, затем упал. Крестьянин успел подхватить его перед ударом о землю. Затем летун оживился и направился к парящим в небе растениям.

Художник прошел мимо, а вот Юми остановилась.

– Художник, – обеспокоенно спросила она, – можешь спросить Хванчжи и Чхэюн, что не так с этим летуном?

– Все нормально, Избранница, – ответила Чхэюн, хотя обе женщины были явно смущены вопросом.

– Чхэюн, – сказала Юми устами Художника, – мы знакомы много лет. Не нужно ничего от меня скрывать. Не бойся.

Служанки переглянулись, и Чхэюн тихо ответила:

– Избранница, это творения мудрецов. Они плохо работают.

– Нам не стоит дурно отзываться о почетных гостях города, но с их творениями действительно что-то не так, – согласно кивнула Хванчжи. – Это видно, Избранница.

Женщины говорили с воодушевлением. Дело было не только в вопросе. Теперь, когда Юми дала им вольную, их вдохновляла возможность поговорить с ней. А что такого? Они сопровождали Юми много лет, но никогда не общались с ней накоротке. Юми даже не задумывалась: а может, неприятно обслуживать девицу, которую они даже толком не знают?

Они дошли до ритуальной площадки, возле которой была установлена машина. Она пыхтела и складывала камни. Ей требовался целый рабочий день, чтобы призвать одного-единственного духа, но, как и обещали мудрецы, работала она без остановки. Одна машина не могла сравниться по эффективности с йоки-хидзё, но сотня таких устройств намного превзошла бы усилия женщин-заклинательниц.

Юми недовольно сложила руки на груди, взъерошив свой тобок, и воззрилась на машину. Художник остановился рядом.

– Юми, не стоит злиться на машину потому лишь, что она машина, – тихо произнес он.

– Напротив, – прищурившись, ответила Юми, – нельзя восхищаться машиной потому лишь, что она машина. Дело не в том, что я против технологического прогресса или достижений твоего мира. Просто я считаю, что эта конкретная машина в конкретной ситуации – это плохо.

– Ты права. – Художник присел на ограду ритуальной площадки. – Прости, что обобщил. – Он соскочил с ограды на площадку, Юми вошла за ним. – Итак, что у тебя за гениальная идея?

– Выбери первый камень, – велела Юми.

Художник пожал плечами, надел наколенники и перчатки и уселся рядом с горкой самых разнообразных камней. Он удачно выбрал фундамент и установил его в едва заметном углублении, что должно было придать конструкции большую стабильность.

Он многому научился. По правде говоря, за тридцать дней он практически освоился в роли йоки-хидзё. К сожалению, чтобы достичь совершенства, требовались годы. У этого совершенства, как и у будущей каменной башенки, был заложен только прочный фундамент.

Художник поднял второй камень, но не успел положить. Юми остановила его. Она извлекла душу камня, взвесила, ощупала, познакомилась с ней. Затем положила на «фундамент» и с улыбкой посмотрела на Художника:

– Повтори.

Он задумался, затем кивнул и положил настоящий камень поверх духовного, повернув так, что они идеально совпали. Обучение не прошло даром. Он понимал недостаточно, чтобы быть мастером, но достаточно, чтобы подражать мастеру.

Довольная Юми положила третий камень, затем четвертый, и Художник в точности повторил ее действия. Вместе они строили высокую башню. Она росла ввысь и вширь, превращаясь в идеально сбалансированную каменную скульптуру, не имеющую ничего общего с тем, что Художнику удавалось раньше. На тридцатом камне он улыбнулся девушке.

– Тебя не смущает, что приходится полагаться на мою помощь? – спросила Юми.

– В художественной школе с самого начала учат подражать стилю великих мастеров, – ответил он. – Это помогает выйти на их уровень, когда ты выработаешь свой стиль. Я рад, что соответствую твоему уровню. – Он посмотрел ей в глаза. – Юми, у нас получится. Давай продолжим.

Они принялись за дело, и вскоре вокруг выросло множество скульптур. Юми направляла Художника, но позволяла самостоятельно выбирать камни. Разрешала без подсказок ставить первые для каждой башни. Он начал складывать сам, оглядываясь на Юми. Та располагала камни примерно так же, но точнее.

«Вот бы меня так же учили», – подумала Юми, чувствуя, что мастерство Художника растет с каждой секундой.

Работая рядом, они изредка соприкасались пальцами.

Это было ее медитацией. Тем, чего ей не хватало. Она поняла, что за прошедшие недели утратила былую связь с камнем, с духами и даже с собственной сущностью. Она стала йоки-хидзё не по своей воле, но это искусство принадлежало ей. Или – теперь – им двоим.

Мудрецы и горожане заметили, что происходит. Юми услышала, как кто-то изумленно ахнул, и увидела за оградой Лиюнь. Прижав ладонь к губам, та не могла сдержать слез. В последнее время опекунша выглядела уставшей, измученной, потрепанной. Юми была довольна, что смогла ее порадовать. То, что йоки-хидзё вновь обрела утраченные способности, казалось чудом, благословением духов. Может, так оно и было.