Насос для внутривенного введения заправила самым сильным снотворным и обезболивающим и уже приставила к сгибу локтя, как глаза мужчины открылись.

Лицо, когда я убрала с него слой грязи и мусора, прилипшего после встречи с почвой леса, было бледно до синевы. Глаза, казалось, тоже потеряли цвет от боли или нечеловеческого напряжения — на фоне кровоподтёков на склерах от полопавшихся сосудов они выглядели вылинявшими, тоже почти бесцветными.

Он шевельнул такими же блеклыми сухими губами, чуть двинул бровями, будто силился, но так и не смог сказать ни слова. Прикрыл глаза на мгновенье, сглотнул сухим горлом, снова открыл и всё же выдавил:

— Не сдался... Пусть умрёт...

— Сейчас станет лучше, — пробормотала я, даже не пытаясь понять, о чём он говорит. В таком состоянии, по-моему, говорить вообще невозможно!

Разве только бредить…

Или агонизировать.

Но вот агония – это не про нас. Если у нас со Всёлей есть живой человек, то он должен выжить. Не для того же он попал к нам на станцию, чтобы умереть, верно?

Для меня и, думаю, для Всёли тоже это был вопрос чести.

Такие операции, как нам предстояла, мы с ней не делали. Частично нарастить ткани к имеющимся, залатать дыру, собрать разорванные внутренние органы, например, желудок, мы могли. Уже делали. Не без трудностей, огромных вливаний сил Всёли, моих молитв всем возможным и невозможным богам и самых отборных ругательств, но делали. Но вот что делать, когда такое?..

Как он до сих пор не умер? Ещё и в сознание пришёл.

Срочно приступаю! Про дело чести я уже говорила.

И я стала восстанавливать то, что спасти было можно, брала образцы тканей и отправляла их в репликатор.

Провозились мы долго. И даже голос Всёли, казалась, был уставшим, когда я, наконец, отвалилась от стола, на котором лежал уже в целом собранный мужчина. Его организм вёл себя странно. Казалось, что органы будто помогают затягивать раны, наращивать плоть, сами смыкаются под шовным материалом. Но всё это, должно быть, казалось мне от усталости. Ведь такого просто не могло быть.

С обеими дырами мы справились, оставив возможность для ревизии, восстановили чудовищно покорёженную руку (представить, чем можно было такое вытворить с человеческим организмом, я так и не смогла), надели фиксирующую повязку.

Завершая уборку, отправляя в небытие грязные салфетки, инструменты и прочее ненужное, я рассматривала мужчину.

Ничего особенного. Рост, действительно, высокий, лицо, что за время операции стало выглядеть получше (или это опять только казалось?), было обыкновенным, ничем не примечательным. Кожа на лице обветренная и светлые лучики вокруг глаз, значит, привычен к свежему воздуху и на солнце щурится, широкие плечи, хорошо развитая мускулатура и мозоли на ладонях, значит, владеет ручным оружием. Жировой клетчатки почти нет – скорее всего хорошо сидит в седле и очень вынослив.

При сканировании обнаружила последствия частых простуд, износ и начальную стадию воспаления суставов, следы ушибов и переломов. Ничего особенного, типично для воина.

— Всёля, он маг? — спросила, накрывая мужчину лёгким покрывалом и трансформируя стол в кровать.

— Вроде да. Но здесь какой-то конфликт двух чужеродных материй. Не разобралась пока, — и голос такой задумчивый и тихий.

Где она сейчас? То выискивает в огромных своих запасах знаний?

Я только хмыкнула. Ну ладно, разберёмся позже. Сейчас мне необходимо отдохнуть.

Машэ встретилась в коридоре. Она явно шла из столовой к себе, в свою лесную комнату.

— Ольге-се Машэ нужна? Так долго спасать! — её узкие глаза расширились, а мяукающие нотки в голосе приобрели оттенок плача, когда она кивнула на дверь новой комнаты.

Значит, снова заглядывала. Вообще-то она не любила этого делать, но иногда, подозреваю, подсматривала, когда я не видела или не могла заметить. Не знаю зачем. Может, чтобы снова себя испугать?

Или проверить, не ушёл ли её животный ужас…

Судя по расширенным зрачкам и легкому подрагиванию тонких пальцев, не ушёл.

Я взглянула на хроно над панелью для роликов, что не так давно появился в приёмном зале. Да... Долго мы, однако. Десять часов с небольшим. А я-то думала, почему желудок так крутит и глаза слипаются?

— Нет, Машенька, мы всё сделали сами. Всё хорошо. У нас теперь ещё один гость, он сильно болеет, но, думаю, я правлюсь.

Она улыбнулась и как-то расслабилась. На ходу ухватила мою ладонь, потерлась о неё щекой и, отпустив мою руку, пошла дальше.

— Машэ хочет плести! — сказала, глядя в полоборота.

— Это хорошо, — тихо пробормотала у меня в голове Всёля. — Это замечательно, пусть плетёт. Поможет нам с этим магом.

Связи я не видела, но если Всёля так говорила, то, значит, так и было.

Он пришёл в себя на удивление быстро. Даже ненормально быстро.

Я только и успела, что поесть, и как раз размышляла, чем заняться, лёжа на любимом диване. Выбирала между лечь поспать, поплавать или поискать в памяти Всёли что-то про раны, которые я зашивала только что. Может, не зря она помалкивала?