Кричал Клур. Смотрел на что-то, что видел лишь он один, и Ашша-Ри пыталась растормошить его и заткнуть рот, всё сразу.

Двуликий всё же пришёл, хотя и глядел хмуро. В сером неверном свете, из-за которого мир казался сном, Шогол-Ву разглядел нож в руке старого охотника.

— Стой! — воскликнул он, становясь на пути. — Как ты объяснишь людям тело?

— Я не так глуп, порченый. Сделаю, чтобы он умолк!

— Только подойди! — прорычала Ашша-Ри.

Шогол-Ву обернулся. Охотница посмотрела как раненый зверь, понимая, что с двумя ей не справиться.

— Что ему осталось? — спросила она, придавливая Чёрного Когтя к полу, зажимая ладонью рот. — Если отнять ещё и голос...

— Не будем трогать, — сказал Шогол-Ву. — Убери нож.

— Жалеешь его, порченый сын, жалеешь эту падаль? После всего?

— Не жалею. Хочу узнать, что он видит.

Старый охотник постоял, раздумывая, и спрятал нож.

— Будь по-твоему, — сказал он и сплюнул. — Пусти, я уйду. Здесь смердит мертвечиной.

Клур больше не кричал, только стонал, дыша тяжело. Шогол-Ву решил, что его помощь здесь не нужна, и вышел тоже.

Снаружи, не спеша подходить, толпились любопытные. Кто выскочил в чём был, не стыдясь, кто смотрел из-за приоткрытой двери.

— Что там, а? — испуганно и хрипло спросил рябой парень, моргая опухшими глазами. — Что стряслось?

Он потянулся к рукаву старого охотника, но тут же и отдёрнул пальцы. Зебан-Ар прошёл мимо, не сказав ни слова.

— Дурной сон, — ответил за него Шогол-Ву. — Не на что смотреть.

Люди загудели, зашептались:

— Дурной сон? Знак дурной!

— А что снилось-то?

— Может, Хорту позвать? Она сны толковать умеет.

— Не теперь. Пусть он ещё отдохнёт.

Шогол-Ву плотно затворил дверь и услышал, как Ашша-Ри заперлась изнутри.

Спать больше не хотелось, и он решил спуститься вниз. Раздвигая людей, встревоженных, сонных, столкнулся взглядом с Ингефер, сестрой трактирщика.

Она поджала губы, вскинула голову. Косы её расплелись и текли тёмным золотом, рука, белая, полная, придерживала кофту на груди. Йокель, обнимая за плечи, стоял рядом.

Запятнанный прошёл у стены, огибая этих двоих, и спустился по лестнице в дымный зал. Пёс увязался следом, лез под ноги, бил хвостом.

Пировали как в последний раз. Не жалея, били посуду. Недоеденное валили на пол или в очаг, потешить Двуликого — то ли по старой памяти, то ли надеясь задобрить.

Теперь веселье догорело и умерло, и в опустевшем разорённом зале не осталось почти никого. Кто ушёл домой, кто спал наверху. Только кто-то гремел в дальней комнате, может, искал выпивку. Ещё один растянулся на лавке у стены, с головой укрывшись курткой и мыча во сне, да хмурый поселенец, морщась, прихлёбывал из кружки, расчистив себе угол стола и держась за лоб.

— Чё орали-то? — спросил он угрюмо, поднимая больные глаза.

— Плохой сон. Не о чем тревожиться.

В дверь заскреблись, и послышался тонкий голос нептицы. Переступая черепки и брошенную посуду, запятнанный прошёл через зал и отворил.

Нептица встряхнулась, обнюхалась с псом, но заходить не спешила. Шогол-Ву подождал, оглядывая сонный двор с чёрными пятнами кострищ, и прикрыл дверь. Нептица заскреблась опять.

— Чего ты хочешь, Хвитт? — спросил запятнанный, выглянув наружу. — Заходи.

Но она отошла и оглянулась, приглашая идти за собой.

Нептица повела за угол. Подходя, Шогол-Ву услышал стоны.

На корточках у стены, у бочки с водой сидел мальчишка, и ему было худо. Заслышав шаги, он поднял измученное лицо, дёрнулся, округлив глаза, и выставил руку в защитном жесте.

— Если будешь убивать, я закричу!..

— Зачем мне тебя убивать? Поднимайся, идём в дом.

Нептица села, вытянув задние лапы, и склонила голову набок. Пёс почесал за ухом, заскучал и потрусил прочь, к ограде, по своим пёсьим делам.

— Отстань, — сказал мальчишка сипло. — Сам знаю, что мне делать.

— Знал бы, не сидел тут с больной головой. Ты вымок и озяб. Не уйдёшь в тепло, привяжется хворь.

— А тебе что за дело? — окрысился мальчишка. — Боги нас оставили, им всё равно, что будет с нами! Мы все умрём, так что за разница, когда?

— Никто не живёт вечно, но сдаваться раньше времени глупо. Не придумывай за богов, чего они хотят. Идём.

Мальчишка посмотрел из-под бровей недоверчиво и хмуро и, покачнувшись, встал. Зачерпнул воды из бочки, плеснул на лицо и растёр. Пригладил встрёпанные короткие волосы, мокрые у лба, и пробурчал: