— Мы уже обсудили это! Даже не думай браться за оружие. Мне нужно, чтобы вы оставили город за спиной так быстро, как только возможно — не оглядываясь, не поджидая остальных... Что ты жуёшь перо? Я же велел тебе спрятать волосы под накидкой, чтобы никто не заметил эти твои перья!

— Я не поеду с ней, — повторила Ашша-Ри, — не поеду! Не хочешь садить меня на телегу, пойду ногами. Я могу идти быстро и скоро вас нагоню.

Нат расхохотался, хлопая себя по колену.

— Да что не так? — прикрикнул Клур.

Он хотел сказать что-то ещё, но вдруг осёкся. Лоб его разгладился, брови поднялись насмешливо.

— Да ты боишься!

— Я ничего не боюсь!..

— Надо же, моя Ашша чего-то боится, а я и не замечал! Не думал, что такое возможно.

— Не насмехайся надо мной! Ты не знаешь, на что способны дети мёртвого леса. Она посмотрит, и выпьет душу! Прикоснётся, и кожа покроется язвами, которых не исцелить. А её рогач — спроси, что они сделали, что он родился таким? Я не хочу привести в этот мир сына с двумя головами!

— Ашша...

Клур вздохнул, качая головой, и хотел добавить что-то ещё, но обернулся на шум. Громыхая и скрипя, с моста съехала телега.

— Да чё ж вы встали-т поперёк дороги, чтоб вас чащобники заели! — пьяно заорал возница, поднимая кнут.

Места, чтобы разъехаться, хватало, но он будто нарочно пёр прямиком на них. Глаза его, маленькие и мутные, косили в сторону.

Кнут щёлкнул, и нептица отбежала, шипя, а пёс залаял.

— Куда прёшь! — воскликнул Клур, взмахнув рукой.

Чужой рогач закричал испуганно, захрапел, точно увидел дикого зверя. Рванулся, больше не чуя поводьев и кнута.

Повозка вильнула, накренилась и лишь чудом не опрокинулась. На дорогу выпал бочонок, покатился, подпрыгивая, и с треском налетел на камень. Возница сыпал проклятиями, но остановиться не захотел или не смог.

По дороге растеклась тёмная лужа. Ветер подкрался к ней, принюхался и кинулся прочь, разнося запах браги, в которую ступил неосторожно.

Клур подошёл к охотнице, положил руку ей на колено. Чёрный рогач фыркнул, переступая с ноги на ногу, но остался на месте.

— Не всему, что говорят, можно верить, Ашша. Если бы это племя владело тайными силами, разве Свартин сумел бы отнять у них камень? А он шёл один, без страха. Поднялся на какой-то их холм, куда они сами боятся ходить, сразился с вождём, снял камень с его тела и вернулся. Проклятый камень, и только он, причинил ему вред, но дети леса не смогли сделать ничего!

— Сразился с вождём? — с горечью и насмешкой сказала Хельдиг. — На Ветреном Холме, где вождь говорит с ранеными душами, стоя на коленях, и не видит, не слышит ничего вокруг? О да, Свартин Большая Рука сражался храбро — ударил в спину. Ветреный Холм священен, лишь вожди и дети первого Хранителя поднимаются туда, а это значит, я нашла отца и я несла его тело вниз, и никто другой не имел права сделать хоть шаг навстречу, чтобы помочь. И если бы я владела какой-то силой, уж я отплатила бы и убийце, и всем, кто после поднимал на меня руку — как жаль, что я и правда ничего не могу!

— Не лги, Свартин бы не ударил в спину!

— Скажи это мне, чёрный пёс, — подал голос Зебан-Ар. — Скажи моему племени.

Клур стиснул зубы до хруста, но промолчал.

— Спроси её, — потребовала Ашша-Ри. — Спроси, отчего у её зверя две головы!

И, дожидаясь ответа, прикусила конец пера.

— Их двое, — сказала Хельдиг. — Чаще рождается один детёныш, двое — редко.

— Не гляди на меня и не смей говорить со мной напрямую!.. Как же двое, если тело одно?

— Может, тело и одно, но две души, и они совсем разные. Если присмотришься, ты увидишь. Это не проклятие, бояться нечего: они такие, вот и всё.

— Ладно, — сказала Ашша-Ри. — Ладно. Мы поедем вместе, но если мне только покажется, что ты задумала зло, клянусь, ты захлебнёшься собственной кровью!

— Пора, — поторопил их Клур. — Женщины, затем телега. Делайте вид, что не вместе. Последними мы с тобой, старик.

В ранний час, когда город только должен был проснуться, путники ступили на мост.

Мимо спешили люди — налегке и с заплечными сумками, пешком и верхом. Кто шагал молча, зло стиснув зубы, кто утирал слёзы.

Одни шли, не поднимая глаз, другие смотрели с испугом и любопытством, перешёптывались, а то и замирали, прижимаясь к перилам моста, хотя места хватало, пропуская двухголового зверя, редкую в этих краях нептицу — не ту ли, которую видели в Заставе? — и старого охотника, сидящего на рогаче так спокойно и гордо, будто дни Оскаленного мира сменились миром настоящим.

Всё ярче разгорался алый свет, и река пылала. Ветер затих, и по воде, почти неподвижной, спешили, спешили чёрные отражения, вытягиваясь и сплетаясь. Бежали прочь от города, тоже тёмного и алого, от чёрного дыма и далёкого тревожного голоса рога.

За мостом у разбитой телеги понуро стояли двое — женщина и старик. Их спутник, заламывая руки, подбегал к каждому, у кого был рогач или повозка, но люди качали головами, не замедляя хода.

Все прошли, и человек остался стоять, озираясь растерянно и подслеповато щурясь. Заметив новых путников, бросился к ним.