— Всегда? Она сказала, помогла тебе однажды.

— Ох, ну может, здесь и однажды, чего к словам цепляешься. Не это главное, а то, что все мы живы и без лишнего шума собрались!.. Мы к камню-то идём, или ты с пути сбился?

Шогол-Ву указал рукой.

— Почти пришли.

— Если мы рядом, чего не сказал? Стой. Вот, держи...

Человек зашарил в кармане, что-то вынул, подал.

— На! Подожди, ещё...

Он вывернул другой карман, достал что-то и оттуда. На ощупь то, что он дал запятнанному, напоминало камни. Шогол-Ву поднёс ладонь к лицу — камни и есть.

— Вот, слушай. Иди и там, где люди оставляют подношения, выложи в ряд эти пять камней. Условный знак. Его увидят, и на другую ночь нас будут ждать. Давай, давай, а я пока другой знак оставлю, быстрее будет. Справишься?

Шогол-Ву кивнул.

— И это... Я правда рад, что ты не бросил тётушку. Сколько живу, благодарен буду.

Шогол-Ву кивнул ещё раз и направился к камню.

Подойдя ближе, он остановился и прислушался. Добрёл до валуна, стараясь идти бесшумно, выложил пять камней в ряд между горсткой раковин и горшком мёда, и вернулся. Человек ждал на том же месте, где они расстались.

— Всё сделал? Пять в ряд, как я говорил?.. Ты ответить-то можешь, или язык отнялся?

— Я кивнул.

— Я, думаешь, хоть что-то вижу в этой тьме? Молчишь и молчишь, я уж думал, может, это и не ты! Ну, идём отсюда скорее. Сил нет, хочу лечь и выспаться. Ты чего там, опять кивнул? Словами говори!..

Они пошли обратной дорогой. Человек примолк, задумался. То и дело скрёб обросшую щёку.

Завернули сперва к костру. Дочь леса дремала, прижавшись к боку рогача, но подняла голову, услышав шаги.

— Поднимайся! — сказал ей человек. — Всё, вот он вернулся, присмотрит за этой ошибкой богов.

— Я останусь.

— И эту Трёхрукий разумом обидел! Идём, в тепле поспишь. Всё равно тебе до света вернуться надо.

— Вернусь.

— Тьфу! — сплюнул человек. — Я у окна дожидаться не стану, завалюсь спать, и лезь как хочешь. Пусть тебе тётушка спину подставляет. Ещё докричись до неё сперва! Ну? Не передумала? А-а, ну вас всех!

Он махнул рукой, развернулся и пошёл через лес к поселению, спотыкаясь о торчащие корни и бормоча проклятия.

Шогол-Ву подбросил хвороста и сел.

— Иди ближе к огню, — сказал он дочери леса.

— Мне хорошо и тут, — ответила она, глядя в сторону и прячась за платком.

— Что не так? Не любишь дым?

— Не хочу, чтобы ты смотрел на моё лицо.

Шогол-Ву поднял брови.

— Почему? Я уже видел его.

— Я не знала, что так некрасива. Прежде меня никогда не били.

— Некрасива — это как?

Теперь и дочь леса вскинула брови. Какое-то время двое молчали, глядя друг на друга.

— Ты смеёшься надо мной. Как можно такого не знать? Может быть, твоё племя не понимает, что такое красота?

— Может быть, моё племя не понимает. Я понимаю.

— Скажи, как ты её понимаешь.

— Я приходил к реке в час между Одноглазым и Двуликим. Холм остывал и бледнел, а потом загорался у края. И в воде тоже был этот огонь. И вот тут.

Он коснулся груди.

— Я смотрел и хотел смотреть ещё.

— Тогда ты знаешь. Некрасиво — это когда смотришь и не хочешь видеть.

— Я понял. Если ты причинишь мне зло, станешь некрасива.

— Нет, ты не понимаешь!

— Или ты не понимаешь.

Дочь леса промолчала, хмурясь, но подсела к огню. Рогачи вздохнули, опуская головы.

— Я осталась, чтобы спросить. В трактире много говорят. Говорят, в Пограничной Заставе была резня. Говорят, сын детей тропы отправил Свартина к ушам богов.

Шогол-Ву промолчал.

— Ещё говорят, когда на шею убийцы накинули петлю, в город ворвались его соплеменники и убили многих. И белый степной зверь прилетел, разорвал верёвки и унёс пленника. Лучники стреляли им вслед, и ни один не попал.

Дочь леса подалась вперёд, пытливо глядя.

— Что из этого правда, сын детей тропы? Что ложь?

— Зачем тебе знать о том? Наши тропы пересеклись ненадолго.

— Затем, что я говорила тебе о проклятии! Говорила, а ты не сказал, что был в Заставе, что видел Свартина, что убил его своей рукой!..

— Я не убивал!

Дочь леса посмотрела ему в глаза, будто могла увидеть там правду.

— Ты не убивал, — согласилась она. — Но Свартин умер?

— Так сказали.