— Он не слушает.

— А я вот думаю, милый, может, связать его и силой потащить? А там, в Запретном лесу, уж яснее станет, как быть.

Шогол-Ву промолчал.

— До лодки только добраться, а дальше речным путём. Если повезёт, за ночь далеко уйдём. Втроём навалимся, не отобьётся. А?

— Нужно подумать.

— А что думать? Он вернётся сейчас, при нём уже не поговорим. Решай теперь, позже некогда будет. Дождёмся темноты, чтобы долго его связанным не держать, а сразу в дорогу. Ну, что скажешь, милый? Есть решение лучше?

— Хорошо, я согласен.

— Вот и ладно. Я отойду, чтобы Нат, как вернётся, мыслей моих не услышал. Может, задремлет он, так вы уж дайте мне знак, подсоблю.

И тётушка Галь заковыляла прочь, осторожно ступая, выставив руку перед собой. Шогол-Ву поднялся и помог ей добраться до поваленного ствола, обойти корни, не споткнуться на бугристой земле.

Он вернулся и лёг, глядя на дочь леса, а она смотрела на него. Её разбудили голоса, и она, должно быть, всё слышала.

— Что скажешь? — спросил Шогол-Ву, когда молчание стало таким тяжёлым, что мешало дышать.

— Не лучший выбор, — ответила дочь леса. — Он нас не простит. Но камень нужно вернуть, и иного пути я не вижу.

Шогол-Ву кивнул.

Что ещё сказать, он не знал.

И тут со стороны озёрного берега донёсся звериный вой.

Нептица зашипела, защёлкала клювом, растопырив крылья. Подняла голову, прислушиваясь к низкому вою.

Рогачи переступили ногами. Пятнистый насторожил уши, но продолжил щипать мох, а белый захрапел, вскинув морду.

— Что это? — спросила дочь леса, привстав. — Что за звери?

Шогол-Ву огляделся в поисках лука. Вой повторился, и он прислушался, хмурясь, в надежде, что ошибся.

Он хорошо знал голос этих тварей. Дома, на Косматом хребте, такие появились однажды. Приземистые и крепкие, они скользили во тьме, как тени — никогда в одиночку, всегда по трое-шестеро. Для Таави-Ит, хорошей охотницы, эта охота стала последней, а Зебан-Ар получил свои самые страшные шрамы.

Серые звери искали добычу во тьме, а днём, когда улыбался Двуликий, уходили в глубокие норы. Не зря их прозвали ловчими Одноглазого. И ещё костоглодами.

Дети тропы выследили тварей, нашли их укрытие. Приготовили ямы, копья с перекладинами, но звери были хитры, и истребить их удалось не сразу.

Ещё много ночей после того Шогол-Ву просыпался в общей хижине, разбуженный далёким воем, и не спал до рассвета. То плакал ветер, всегда ветер, но страх говорил: что, если вернулись костоглоды?

Он не сражался в то время и не видел их живьём. Только мёртвое тело, страшное даже в смерти — зубастая пасть с руку длиной, тёмные полосы на спине и когтистых задних лапах, покрытый короткой шерстью хвост. Челюсти, он знал, могли перекусить ногу. Охотники притащили зверя к жилью, и дети собрались вокруг. Прыгали на сером боку, таскали за уши, совали руки в пасть, пока их не погнали.

Клыки тогда взял себе Койчи-Ит, шкуру — кто-то из охотников, а голый череп навесили на частокол. Рядом с другими, от космачей.

Теперь Шогол-Ву взял лук, не зная, сможет ли натянуть, и не веря, что лук поможет.

— Так воют ловчие Одноглазого, — ответил он дочери леса. — Они охотятся во мраке. Их не должно быть тут сейчас.

— Во мраке? — задумчиво сказала она. — Скажи, сын детей тропы, давно ли ты видел улыбку Двуликого? Дни этого мира подходят к концу.

— Нат! — закричала тётушка Галь.

Она поднялась, прижимая руки к груди.

— Нат, где ты?.. Он не вернулся?

— Иди с ней, — сказал Шогол-Ву дочери леса. — Уходите к полям. Я пойду к озеру. Ждите, но не слишком долго.

— Я пойду с тобой! Чем я могу помочь?

— Тем, что уйдёшь. Забери моего зверя.

— Нельзя идти одному! Ты ранен, тебе трудно стоять...

— Я дам вам время, чтобы уйти. Не трать его попусту, дочь леса. Если я уйду к богам, не делай эту жертву глупой. Иди!

Шогол-Ву заспешил вверх по склону, не оглядываясь. Слышал, что за ним не пошли, и надеялся, его послушают.

Вой повторился. Он летел от озера.

Следы человека, плохо различимые, виднелись на земле. Вот сел на рогача. Ехал к воде. Шогол-Ву ускорил шаг, прислушиваясь.