— Но это. Не. Справедливо.

Как они этого не понимали? Почему не защищали друга, у которого украли победу? Как можно было быть такими… такими… предателями!

— Ну, скажи мне, что будет, если ты добьёшься своего? — Джеймс склонил голову набок. Взгляд его выражал искренний интерес.

— Как что? Тейлор победит. — Она никак не ожидала настолько глупого вопроса. Даже развела руками, показывая свою растерянность. Злость немного утихла, дар затаился. Нейна подозревала, что Джеймс влияет на неё, пытаясь успокоить, но не собиралась поддаваться. Она была уверена в том, что справедливость необходимо восстановить.

— А почему тогда его оштрафовали? — Джеймс продолжал задавать дурацкие вопросы. Нейна давно бы закончила этот разговор и ушла, но она обещала завтра отпустить друга, и сердце болело, стоило подумать, что они поругаются перед тем, как он окончательно исчезнет. Хотелось донести свою мысль, достучаться, не оставлять всё так.

— По ошибке. Это не он разрушил купол. Я видела, что Брэвик запускал заклинания вверх, чтобы зарядить их. И Хашетт наверняка тоже так делал.

— То есть ты хочешь прийти к судьям, сказать, что они некомпетентны, обвинить других участников, чтобы их оштрафовали вместо Тейлора, и обесценить достижения победителей? Я всё правильно понял? И после этого будешь счастлива? Думаешь, Эддерли обрадуется такому заступничеству? Думаешь, оно ему вообще нужно? — Джеймс скрестил руки на груди. В подсобке призрак не помещался — одно плечо уходило внутрь полки, подчёркивая хрупкость и скоротечность момента. Словно он уже постепенно исчезал из жизни, растворяясь в пустоте. От этого осознания ярость, вспыхнувшая в душе Нейны, погасла. Тьма ушла. Горечь и обида перехватили горло, не давая ответить. Казалось, она разревётся, как только откроет рот. Засопев, чтобы справиться с подступающими слезами, Нейна ответила:

— Когда ты так говоришь, звучит ужасно. Но что-то же надо делать. Не стоять же просто так или писать какие-то нелепые бумажки, которые ректор попросту выкинет, даже не посмотрев.

— Жизнь вообще несправедлива, Нейна. Разве справедливо, что я умер так рано и не смог быть с любимой и своим ребёнком?

— Нет, — едва слышно произнесла она.

***

Нейна Аркур

— Ты сейчас очень похожа на Мариссу, — продолжил Джеймс, и Нейна вздрогнула. — То же упрямство, та же решимость, то же желание спорить с обстоятельствами. Но разве то, что она сделала, как-то улучшило ситуацию? Разве исправило что-нибудь?

— Конечно! Она вернула тебя. — Битву за сдержанность и спокойствие Нейна проиграла. Слёзы хлынули так, словно прорвало плотину на водохранилище.

— Да разве вернула? — Джеймс протянул руку и погладил дочь по щеке. Совершенно неощутимо. Словно никто и не прикасался. — Она лишила себя диплома, хорошей работы, спокойного существования. Лишила тебя беззаботного детства, подруг, безопасности. Заставила увидеть собственную смерть от когтей нечисти, вынудила бежать от разозлённой толпы. А теперь ты ещё должна своими руками отправить отца за грань. Разве это то, чего она желала? Разве это то, чего хочешь ты? И разве произошло бы всё это, если бы Марисса смирилась с обстоятельствами, со случившейся несправедливостью отгоревала потерю и начала жить дальше?

— Но это совсем другое. — Нейна прижалась к двери — сил стоять не было.

— Не другое. Может, не такое важное и не с такими последствиями, но… Иногда лучшее, что можно сделать — это смириться.

Нейне казалось, лучшее, что можно сделать — это умереть. Хотелось, чтобы неуловимый Высший нашёл её в подсобке и забрал в Бездну. Любые мучения виделись не таким болезненными, как те, что терзали и переворачивали душу прямо сейчас.

— Но я не хочу. — Она закрыла лицо руками.

— Знаю, это невыносимо. Я прошёл через это сам и меньше всего желаю тебе того же.

От призрака вдруг пришла волна утешения, и дышать стало легче. Слёзы потекли быстрее, но они уже не душили, а словно смывали застарелую грязь, уносили боль, прогоняли тьму, оставляя лёгкость и пустоту, которую следовало наполнить новыми мыслями.

Но мысли не приходили. Ничего не приходило. Всё продолжало казаться огромной ошибкой. Разве могла заблуждаться мать? Было ли лучше, проживи они иную жизнь? Не ту, что избрала для них Марисса в минуту слабости. Жизнь, где не пришлось бы постоянно переезжать, где появились бы настоящие друзья, где Нейна умела бы доверять людям… Она не могла ответить ни да ни нет. Она просто не знала. Но вдруг на секунду увидела ту дорожку, по которой ей не суждено было пройти из-за чужого решения, принятого ещё до её рождения. И поняла. Да, если бы мать знала, как всё обернётся, она не стала бы вызывать демона. Она отпустила бы душу Джеймса, перевернула страницу, не длила агонию ещё восемнадцать лет. Она хотела, чтобы дочь росла в других обстоятельствах, и до самой смерти винила себя за опрометчивый поступок.

— Мама, — всхлипнула Нейна. Было непереносимо сознавать, что жизнь, которую она сама считала волне счастливой, оказалась наполненной страданиями для родного человека. Внутри всё переворачивалось и болело. За мать. За себя. За Джеймса. И ещё больше за то, что другая жизнь на секунду показалась предпочтительнее случившейся. Это ли не предательство? Но было ли оно на самом деле, если каждый из троих был готов переиграть всё обратно, но просто не мог?

— Я всё поняла, — глухо сказала Нейна.

Внутри вспыхивали и гасли эмоции и мысли. Мелькали с такой скоростью, что она не успевала поймать ни одну из них. Всё словно рассыпалось на части, разрушалось, и непонятно было, как выстроить себя заново. Ей казалось, что она сходит с ума и удерживается в сознании только благодаря присутствию и воздействию Джеймса. Лёгкие волны его сожаления, грусти и надежды на лучшее уносили лишнее и давали возможность зацепиться за мысль, что она не одна. И не рухнуть вниз, а зависнуть на краю пропасти, по чуть-чуть возвращая себе устойчивость и отходя назад.