– А ты его знаешь?
– удивленно спросила я. Кажется, я начала понимать, почему подруга так бурно отреагировала на мою первую в СССР попытку познакомиться с мужчиной.

– Его все знают, - отрезала подружка.
– Юрец это, с фабрики нашей. У него что ни день, то новая невеста. Одна от него уже ребенка растит, но он признавать отказывается. "Не мой", - говорит, и все тут. Зина, малярша из нашей общаги, с ним погуляла пару месяцев, вот теперь и родила недавно. Об их романе все в общежитии знали. А он теперь открещивается, говорит, знать ее не знаю, и не приходил к ней вовсе. Ага, ага. Не приходил. И не уходил под утро. С такими не связывайся. Зина плакала сначала, домой к матери уехать хотела, потом рожать решила. Ей в общежитии отдельную комнату выделили. Как окрепнет - на работу пойдет, дочку в ясли...

– Это местный ... ну, любитель женщин, в общем, - в третий раз подала свой редкий голос Вера.

Если уж и она вмешалась, значит, и правда не стоило знакомиться. Ну, теперь все понятно. Мальчишка просто ищет компанию на вечер, а может, и не только на вечер. Как хорошо все-таки, что есть у меня тут подружки!

***

До нашего общежития мы добрались уже почти глубокой ночью. От конечной станции метро нужно было проехать еще минут тридцать на автобусе. Нам повезло - полупустой автобус подошел довольно быстро, почти сразу, как только мы подошли к остановке. Общежитие оказалось четырехэтажным серым зданием. Окружали его новенькие строящиеся блочные пятиэтажки. В одной из таких же пятиэтажек я и прожила с родителями половину своей жизни, а потом снова туда вернулась, но уже - полноценной хозяйкой. Только выглядят эти "хрущобы" теперь уже совсем не новенькими.

– Пару лет назад тут вообще пустырь был, - пояснила Лида.
– И добираться было небезопасно. Сейчас новый микрорайон строится, повеселее стало. И транспорта больше стало ходить, и со знакомствами проще. Пока едешь полчаса в автобусе, обязательно с кем-нибудь разговоришься. Бери, Дашка, на вооружение, может, с кем-то и завяжется!

– Так сюда же общежитские только ездят?
– недоумевала я, не понимая Лиду, которая несколько минут назад пропагандировала всячески знакомиться именно с москвичами.

– Ты чем слушаешь?
– рассердилась подруга.
– Не только из общежития. Коммуналки в Москве потихоньку расселяют, не слышала, что ли? Те, кто раньше там жил, потихоньку сюда переезжают. Мне Вадик рассказывал. Они вроде тоже должны с родителями квартиру где-то на окраине получить, в начале следующего года. Тесновато тут, конечно, не высотка на Котельнической набережной. Но разве может смутить теснота после жизни в коммуналке, где пятнадцать семей и вечная очередь к туалету? Своя квартира - всегда хорошо. Моешься, когда хочешь, ходишь - в чем хочешь, никаких тебе графиков дежурств и прочей лабуды. Я у Вадика дома как-то час простояла в очереди в туалет, не дождалась и в общагу поехала. Теперь в гости к нему вообще не хожу. У него дед в соседней комнате живет, любитель покурить и почитать в туалете. Как засядет, так и не выгонишь...

В коммуналках мне раньше бывать не доводилось. Наверное, это один из немногих плюсов, которые были в моей жизни: с рождения я жила в отдельной квартире. Поэтому все, что рассказывала Лида, мне было незнакомо. Но я вспомнила фильм "Стиляги" и примерно поняла, о чем идет речь: огромные квартиры на несколько семей с большими кухнями, запахами еды, очередями в туалет и спорами, "кто не выключил свет". Бр-р, не хотела я бы себе такой жизни. Хотя, может, все от соседей зависит? Вот коллега моя, Клавдия Ильинична, больше половины жизни прожила в коммуналке. Вместе растили детей, ходили друг к другу в гости... Даже после того, как разъехались, созванивались и поздравляли друг друга с праздниками. Похоже, это даже лучше, чем отдельная комната в квартире, где тебя не любят и не ставят ни во что.

Мельком взглянув на крупные настенные часы в холле общежития, такие же, какие и сейчас можно встретить на каких-нибудь старых производствах, я увидела, что до одиннадцати оставалось всего десять минут. Мы чуть ли не бегом подошли к вахте.

– Варенцова, Злотникова, Кислицына, опять опаздываете, - попеняла нам вахтерша, полная грузная женщина лет семидесяти, впрочем, не сильно-то сердясь. Я уже ключи доставать хотела, идти закрывать.

– Все в порядке, мы больше не будем, честное комсомольское, - Лида достала из сумки булочку и положила ее на стол перед вахтершей. Та кивнула, спрятала булку под стол и положила перед нами три ключа.
– Кино было очень интересное, а билеты - только на вечерний сеанс...

Отлично. Значит, в общежитие мы успели. Да и Лида, умеющая всегда и со всеми договариваться, умеет сгладить любой конфликт. Осталось только выяснить, кто из нас Варенцова, кто Злотникова, а кто Кислицына...

– Это с Рыбниковым, что ли? "Весна на заречной улице?" - поинтересовалась вахтерша.
– Знаю-знаю. Мы с подруженцией моей, Ниной Захаровной, в то воскресенье ходили. Ох, красавец какой. На мужа моего покойного похож. Ежели его еще где-то снимут, с удовольствием посмотрю.

"Снимут-снимут", - подумала я.
– "Еще посмотрите".

В конце пятидесятых и в шестидесятые фильмы с улыбчивым красавцем имели колоссальный успех. Очень шли этому актеру роли рабочих парней-сердцеедов. Один только фильм "Девчата" чего стоит. А вот за кадром жизнь Рыбникова шла совсем по-другому: он был однолюбом и около тридцати лет прожил со своей женой-красавицей Аллой Ларионовой, которая потом осталась вдовой после его смерти. Ребенка Ларионовой, как я слышала, Николай Рыбников принял, как своего.

– С ним самым, - согласилась Лида и подмигнула нам: "Все обошлось", затем помахала рукой, мол, давайте, давайте, двигайте, а то речи старушки надолго затянутся. Мы кивнули и быстро двинулись за ней следом, слыша, как вахтерша негромком напевает себе под нос: "Когда весна, придет, не знаю...".