— Я дал тебе совет. И дам тебе время. У тебя есть ресурс, которым можно воспользоваться. Может ты их не видишь… Значит, ты слеп, — резанул Всевышний. — Они прямо перед тобой. Сколько у тебя есть времени, я не скажу. Для меня время — лишь вечность, движущаяся вперёд. Когда произойдёт наша следующая встреча, я надеюсь, ты усвоишь урок.

— Правильно говорят, — хриплым рыком заговорил старец. — Спасает утопающего лишь весло, что бьёт его по макушке. Сколько знаний мы потеряли, сколько книг и сколько душ… Господи, почему твои творения так несовершенны? Что в этом чёртовом мире соблюдает этот закон?

— Законы едины для всех, смертный, и судьба тоже едина для всех, — напомнил Всевышний нерушимое правило.

— Неужели ты, Творец миров, тоже однажды упадёшь под косу смерти? — глаза болезненно расширились от удивления.

— Все ей подвластны, — тот спокойно кивнул, — Только в отличие от твоей, которая завершится гниением в деревянном гробу, моя смерть обернётся ужасной агонией для множества миров, ведь я — есть миры, а миры — есть я.

— Так значит только она может нарушать твой закон, влияя на судьбы, — прохрипел церковник, глядя прямо в глаза Всевышнему.

— Смерть — есть судьба каждого, — подытожил он. — Прощай, Престон, — он сурово взглянул на старика, а затем исчез в ворохе серебряной пыли, так и не дав ответ на вопрос. Лежащий на небольшом постаменте череп послушника рухнул от дуновения ветра и рассыпался на множество осколков.

Старик стоял на месте, вглядываясь в темноту коридора, затем обернулся к алтарю и резким взмахом стряхнул серый пепел. В огонь свечи отправился бесценный манускрипт, найденный здесь в остатках древнего архива. Из деревянной шкатулки вывалилось алое сердце, начав истекать чёрной кровью. Пламя поглощало благовония, бумаги и остатки старых книг. В огонь летело всё, что можно сжечь. Старик с блеском в глазах смотрел на него и бормотал:

— Если смерть властна даже над Творцами миров, если даже у Всевышнего нет сил, чтобы сделать свои творения чуточку лучше, чем кусок горелого дерева, значит, Смерти пора устанавливать законы! Значит, мне пора нести её мудрость!

Впервые за долгие годы он чувствовал хоть что-то кроме отчаяния и злобы. В разуме промелькнула даже капелька щиплющей радости. Старик улыбался засохшей, частично беззубой улыбкой.

Впервые за долгие годы в жизни измученного, обезумевшего от отчаяния и одиночества церковника, появилось хоть что-то отдалённо напоминающее смысл…

Каменная дорога серой лентой тянулась вдоль побережья. Она отходила от совсем небольшого портового городка, который продолжал своё существование лишь за счёт периодически останавливающихся здесь на стоянку моряков-наёмников, что отправляются в Нестабильные земли континента Мерессия за мерцающим в мыслях блеском сокровищ. Кто-то возвращается, кто-то — нет. Одни ищут команду для своего пути обратно, другие останавливаются в местных пабах и поминают павших. Счастливые лица в полном составе и при богатой добыче, уплывающие на восток, выглядят даже более удивительно, чем выловленная в пустошах диковинка.

Впрочем, местных это не слишком волнует. Островитяне построили свой быт на том, чтобы обеспечить самих себя и извлечь выгоду из пришлых. Однако в подобных городишках живёт достаточно малая часть населения. Остальные ведут своё существование в маленьких деревнях и поселениях в глубине островов среди кленовых лесов. Преобладают земледелие и морской промысел. В основном поля заняты рисом, меньшая часть — различными фруктовыми деревьями. Немногочисленные собиратели занимаются пополнением запасов орехов, каштанов, желудей. На воде — водорослей. Однако океан и салмы в основном служат для рыболовства и охоты на различных морских отродий.

***

Тропа уходила всё дальше и дальше в лес. Вскоре она сменилась на едва заметную дорожку с мутной грязной колеёй от пары колёс, а затем и вовсе превратилась в одну сплошную земляную жижу, покрытую пятнами из луж. В сезон дождей путь к центру сквозь влажный лиственный лес превращался в настоящее месиво, из-за чего связь между городом и клановыми деревушками серьёзно затруднялась, что нередко приводило к разборкам, пока помощь застревала где-то в дороге.

Вдалеке, где кончалась размытая тропа и вновь начинала идти нормальная дорога, на глаза попадались деревни. Разбитая табличка-указатель, за ней — десяток домов. И так одна за одной. Похожие друг на друга, отличные только в расположении и количестве зданий.

А дальше, где заканчивалась вереница поселений, оказалась ещё одна деревня, отличная от других. Пустая, безжизненная, тлеющая под вонь пепла, что остались от пары десятков деревянных строений, закиданная трупами и утонувшая в крови воинов, что стояли насмерть, защищая свой родной дом. В ней исчезло всё, что говорило о мирной жизни нескольких десятков человек. Возникла лишь чернота и серость золы.

И в этой золе, уходя прочь в темноту леса, скрывалась протоптанная дорожка от десятков ног. Женщины, дети, старики, раненые — те, кто не мог защитить деревушку от злобных головорезов, были вынуждены оставить родной дом и двинулись прочь.