Вик покачал головой. Ну да, похоже на бредни сумасшедшего. Но он произнёс:

— Я раздобуду одежду потеплее для нас всех и позову Тони, чтобы он страховал нас.

— Нас? Вик, тебе туда нельзя, ты человек! Чужая реальность — это всегда… риск, это губительно… Ты можешь не вернуться. Нет.

— Пати, тебя одну я туда больше не отпущу и там я от тебя не отойду ни на шаг.

Я собралась спорить, но он поцеловал меня, вливая каплю белого vis.

— Пати, если бы ты видела себя сейчас, то поняла бы — одну я тебя никуда не отпущу.

— Что? Всё так плохо?

Он кивнул.

— Вик, если бы ты видел, насколько пуст сейчас, то тоже понял, почему я сопротивляюсь.

— И, тем не менее, Пати, либо ты признаёшь за мной право на самостоятельность, на поступки, либо нет.

Я смотрела, не зная, что сказать. Вик продолжил:

— Я не Тони и не Шон. И никогда таким не стану. Не успею, да и не хочу. Готова ли ты к тому, что рядом с тобой будет мужчина, муж, если хочешь, а не вассал или слуга?

Я сглотнула, ошарашенная этим ультиматумом.

— Если я не соглашусь, ты уйдешь? — сама не узнала свой надтреснутый голос.

— Да, уйду. И скоро.

Я вздрогнула, вскинув на него взгляд. Как он может угрожать мне своей смертью?

— Замечательно! — я оттолкнула его и отвернулась. — Либо я позволяю тебе делать глупости, в результате которых ты погибнешь, либо не позволяю, и это тоже приведет к твоей скорой смерти. Богатый выбор!

Он снова обнял меня. Я попыталась оттолкнуть его локтями, но он обхватил меня за плечи, одновременно прижимая к себе и оставляя свободу движений.

— Ты же не хочешь посадить меня в клетку своей любви и надеть ошейник? Правда, Пати…

— Я не хочу жить и знать, что виновна в твоей смерти, — тихо ответила я.

— Ты взрослая девочка и понимаешь — мне осталось очень мало. Не важно, что спустит курок и когда. Важно, как я проживу отмеренное время. Давай договоримся, что за свои решения я отвечаю сам. Ты всегда была слишком чиста, чтобы хладнокровно манипулировать другими. Это меня к тебе и привлекло — детская непосредственность, правдивость, чистота… Не стоит меняться сейчас.

Я вытерла слёзы. В последние дни я слишком часто плачу…

— Хорошо. Договорились.

Мы спустились с крыши, и я попросила Тони достать нам что-нибудь потеплее. Ники вызвалась принести горячего питья. Девушка вернулась быстро с большими чашками наваристого бульона на подносе и смущённой улыбкой на лице.

— Они меня боятся, — обронила она.

— И правильно делают. Гиены — одни из самых агрессивных оборотней, особенно самки. Не стоит им знать, что ты гиена лишь внешне.

— Угу, — понурилась Ники. Любое упоминание о её «проблеме» портило ей настроение. Пришлось подбадривающе приобнять её, и она тут же по-детски уткнулась мне носом в шею.

Тони пришёл, гружённый форменными зимними куртками охраны. Скинув их, чуть ли не залпом выпил бульон, а потом взялся и за мою чашку — такая пища не для меня. Вик и Ники тоже торопливо похлебали согревающий, дающий силы напиток. Жаль, что в логове оборотней не в чести сладости, и я осталась голодной.

Наконец мы, надев куртки и прихватив одну для Шона, вышли на крышу. Приготовления были окончены, Тони предупреждён, и Вик, крепко держа меня за руку, одновременно со мной коснулся Шона.

Попасть в пустыню в этот раз вышло чуть легче. Я крепко держала Вика, боясь, что он потеряется при переходе. Но нет, мы оба оказались в сумерках на злом, жалящем ветру.

Мы замерли, глядя друг на друга. Я разглядывала Вика, он стоял, согнувшись под тяжёлой ношей. Какие-то каменные плиты, похожие на горб, не давали ему распрямиться.

— Что это? — вырвалось у меня. — Свет и Тень! Это сделка со Стражем?

— Да, это мои каменные крылья. Растут с каждым днём… Когда я умру, они раскроются, — тихо ответил он.

— Вик… — я заключила в ладони его лицо. Наверное, оно было таким, как до катастрофы, только шрам над бровью остался… И мелкие царапины на лбу, рядом с венком из полевых цветов… руки охватывали такие же цветочные браслеты, а возле сердца примостился букетик-бутоньерка.

— Цветы… — растеряно произнесла я.

— Да, это от тебя, — улыбнулся он.

— А царапины? — нахмурилась я.

— Розы оставили своими шипами, а сейчас их сменили полевые цветы.

— Я делала тебе больно…