Я переводила взгляд с Торвальда на рыжую и обратно.

А потом попятилась. Потому что кое-что поняла.

Он защищал её от меня. Эту рыжую. Не меня.

Незнакомка снова прилипла к моему дракону. Она растягивала ярко-алые губы в довольной и торжествующей улыбке. Снова положила наманикюренные пальцы с острыми коготками на его плечо.

Я посмотрела на свои руки. Короткие и без лака. Аккуратные, но не крашеные и без дорогого ухода. Да и когда? Ведь сейчас не то время.

Но очевидно, у некоторых всегда есть время наряжаться и щеголять перед чужими мужчинами при полном параде.

Я с ней различалась как день и ночь. Как аристократка и безродная сирота, что было реальным фактом.

Сейчас я чувствовала себя как никогда чужой в этом мире богатства, роскоши и связей.

Но я всё ещё не до конца верила в происходящее.

Разве может мой Торвальд так себя вести?

— Иди наверх в мой кабинет. И жди меня там, — его голос был твёрдым, но без привычной теплоты.

— Торвальд, объясни сейчас! Почему она здесь? Почему ты её защищаешь? — слёзы все же навернулись на глаза, но я продолжала стоять, не сдаваясь.

— Я. Сказал. Тебе. Ждать. Меня. В кабинете.

— Что за неотёсанная деревенщина, — фыркнула рыжая.

Я дёрнулась в ее сторону, хотела вцепиться в нее. Но Торвальд сделал шаг навстречу мне.

Снова.

Я поджала губы, и, развернувшись, поспешно вышла из гостиной.

За дверью я столкнулась с госпожой Серафимой, экономкой в доме Торвальда. Видимо, он её вызывал или даже она знала, что дракон возвращается, но не я.

Она скривилась при виде меня и осуждающе осмотрела от кончиков пальцев на ногах до ворота полурасстегнутой на груди мужской рубашки.

Я тоже не нравилась ей. Но я ведь и не золотой, чтобы всем нравиться.

Медленно кивнула ей в знак приветствия, и снова она скривилась от моих простецких манер. Но мне было всё равно.

Поспешила наверх, подальше от звонкого голоса рыжей незнакомки, которую мне так и не представили.

Поднимаясь, я чувствовала, как сердце разрывается от боли и недоверия. Каждый шаг давался с трудом, словно ноги стали свинцовыми.

Добравшись до кабинета, я вошла и закрыла за собой дверь. Оказавшись в комнате, я облокотилась о стену и попыталась осмыслить всё, что произошло. Мои мысли были хаотичными, переполненными ревностью, гневом и болью.

Почему он так поступает?

Кто эта женщина?

Почему она так уверена в своём праве быть с ним?

И почему он позволяет ей вести себя так?

А потом дверь распахнулась, и в комнату вошла экономка с полным подносом. На нём дымился чайник и стояли две пустые чашки.

Она, кривясь, поставила на стол поднос, аккуратно расставила посуду.

Отвернулась от меня и пошла к двери, но прежде чем выйти, она обернулась и одним только взглядом пригвоздила меня к полу.

Уронила меня с небес.

— Он женится, и мой вам совет, если вам не чужда гордость, — произнесла экономка холодным голосом, — примите этот факт достойно. И исчезните.

Я застыла на месте, как будто слова госпожи Серафимы превратили меня в камень.

Экономка удалилась, оставив меня одну с неприглядными мыслями.

Торвальд собирается жениться на этой рыжей? Я почувствовала, как слёзы снова подступают к глазам, но я сдержала их, не позволив вырваться наружу.

Я не хотела казаться слабой и жалкой.

Но отрицать, что эти слова глубоко ранили меня я не могла.

Мне даже дышать было больно, словно кто-то взял металлический прут и пробил мне легкое.

Я стояла посреди кабинета, и казалось, что мир вокруг меня рухнул.

«Он женится… женится…»

Всё, что было значимым, всё, во что я верила, распалось на мелкие кусочки. Сердце сжалось от боли, а в голове крутились только эти ядовитые слова.

В тот момент я не могла поверить в это. Не могла и не хотела. Ведь это еще значило, что никому нельзя верить. И самую сильную рану способны нанести самые близкие люди.

Госпожа Серафима вышла, оставив меня одну.

В комнате было тихо, даже слишком тихо.

Я пошатнулась, словно ноги больше не могли держать меня, и облокотилась на массивный письменный стол. Руки дрожали, и я прижала ладони к холодной деревянной поверхности, пытаясь обрести хоть какую-то опору.

Моя голова была наполнена хаотичными мыслями.

Как он мог? Почему не сказал мне раньше?

Почему я узнаю это из уст экономки?

Каждое мгновение, проведённое вместе, казалось теперь ложью. Воспоминания нахлынули, один за другим: его улыбка, его прикосновения, его обещания. И всё это казалось теперь пустым звуком, обманом.