Запросто.

— Вы умирали, и я велел доктору перелить вам моей крови. Помогло, но не знаю, насколько хорошо.

Александр почухал подбородок, и я скопировал жест. Далее он поерзал, и я поерзал вслед за ним с поправкой на позу. Причина проста и логична — показать царю, что отныне мы связаны прочнее, чем когда бы то ни было. Боткин завороженно взирал на происходящее от горящего камина, пожиравшего оборудование.

Император заметил закономерность и приподнял правую руку. Изобразив усилие, я удержал свою на месте и покачал головой.

— Сергей Петрович, прошу вас покинуть нас ненадолго, — велел Александр.

Поклонившись, доктор покинул спальню, ожесточенно растирая лицо ладонями. Едва дверь закрылась, царь горько усмехнулся и с отвращением к себе выдохнул:

— Выходит, не свою я отныне жизнь живу, а у тебя подворовываю.

— Глупости, — улыбнулся я. — Крови в человеке пять литров, я отдал тебе половину литра. Она — восстановится, а отец — нет.

— Не шути со смертью! — страшными глазами, с не менее страшным оскалом прошипел на меня Император. — Господь срок отмеряет, и не тебе с ним спорить!

— Не с ним, но от его имени, — поправил я.

— Чужое-то мне зачем? — всхлипнул царь, откинувшись на пропотевшую подушку и мокрыми глазами уставившись в потолок. — От своего-то устал мочи нет! Каково мне вот так, — окинул рукой искалеченное вместилище. — Подумал? Шевелиться не могу, дышать полной грудью не могу, даже посрать не могу сам! Отпусти меня, Гриша, не мучай.

Совесть отвесила мне оглушительную оплеуху, в голове всплыли сотни фильмов о том, что если пытаться обмануть смерть, никогда ничего хорошего не выходит.

— Прости, старый медведь, — опустил я глаза. — Прошу тебя — позволь попрятаться в твоей тени еще немного.

Александр шумно сглотнул, закрыл глаза запястьем и тихо заплакал.

Филера Федьку с того памятного вечера, когда он имел честь лично доложить полковнику Курпатову об опасном разговоре Гинцбурга с его зятем словно стремительный водоворот затянул. Сначала — двухмесячная подготовка в Москве с зачислением в «Избу», затем, со ста рублями в кармане и адресом, на корабль до Америки. Там Федька прожил три месяца, если не считать время в пути — как и было велено, он прибыл в глухомань: штат Мэн. Там Федьке сделали документы американского гражданина, поддельные рекомендательные письма, и пристроили в дом местного мэра слугой. Совсем не тот уровень сервиса, что дома или в Европе, но научиться себя правильно вести и потренировать акцент Федор смог.

И только-только вдруг обретший зарубежную карьеру филёр уверился в своей пожизненной командировке и начал подбивать клинья к налившейся аки яблочко, доставляющей по утрам молоко дочери фермера Джона, как ему было велено отдать господину мэру письмо от несуществующей тетушки, которая-де на последнем издыхании и хочет завещать единственному племяннику рухлядь на окраинах Лондона.

Погрустил мэр — слуга-то толковый, без него уже как без рук! — и отпустил Федю с пространным рекомендательным письмом и поразительно щедрой для американского чинуши премией. Новому назначению филёр был рад — кроме фермерских дочек в этой глухомани ничего интересного, то ли дело главный город планеты — Лондон! Задания, надо полагать, тоже станут поинтереснее — Федор знал цену своим умениям, и в доме хозяина захолустья откровенно задыхался от нереализованного потенциала.

Стоя на палубе прибывающего к британской метрополии корабля, Федор смотрел на город и дышал на озябшие ладони. Раскинувшись от горизонта до горизонта своей коптящей мириадами труб тушей, столица могучей империи словно решила уничтожить всё, способное внушить хоть толику мысли о жизни: лишь тощие воробьи да голуби, опасливо косясь на крыс, пытались найти что-то съедобное в заполненных помоями грязных переулках. Воняющий гарью и нечистотами воздух, однако, Феде понравился — к промышленным ароматам примешивалась отчетливая нотка опасности и приключений.

Жизнь тем не менее внесла коррективы — прямо с корабля Федора протащил по нужным конторам хмурый незнакомый соотечественник, кроме пароля-отзыва и словом-то не обмолвившийся. Так филер получил в собственность наполненную пауками, клопами и плесенью конуру на окраинах Лондона и подданство Британской Империи. Дальше было рекрутинговое агентство и строгий отбор, который «связной» очень советовал филеру не провалить. Получилось — теперь Федор работал слугой широкого профиля в гостинице «Лэндхэм». Работал долго — до середины мая, от ощущения собственной бесполезности и скуки уже подумывая начать прикладываться к дешевому бурбону, но двадцать третьего мая в холл гостиницы, где дежурил почти повысившийся до администратора благодаря усердию Федя, вошел «связной».

Вручив филеру тяжеленный ящик, «связной» велел ему отнести обозначенное «хрупким» оборудование в соседствующий с люксом номер два номер и прислонить трубками к стене в соответствии с инструкцией. Самому Федору было велено слушать ушами живыми, привычной слуховой трубкой и не стесняться записывать беседу, которая развернется в люксе с девяти вечера до полуночи.

Наконец-то настоящая работа! Повидал Федор постояльцев, которые останавливаются в люксах — сплошь богачи с бакенбардами в сажень! Непростая будет беседа! Такая, что окупит потраченные на протирание пыли полгода!