Лишь в сиреневую гостиную, где стояло пианино, допускались дети, чтобы заниматься музыкой. Туда же отправили и куклу, освободив для неё место в стеклянной горке, хотя Таша практически ежедневно умоляла мать отдать ей Иветту насовсем.

– Нет, не проси, душа моя, не позволю. За стеклом она будет куда сохраннее, - стояла на своём Любовь Гавриловна, - неужели ты хочешь, чтобы наш с отцом подарок, кстати, очень дорогой, издалека привезённый, пришёл в негодность?

– Мама, я аккуратно буду играть. Честно-честно.

– Таша, мне не нравится твоя настойчивость. Еще раз говорю - нет. Кукла будет стоять в шкафу. Всё, ступай, пора заниматься, Мина Осиповна ждёт тебя в классной комнате.

Дареева не любила ослушания. Иван Дмитриевич целыми днями отсутствует, то дела делает, то в клубе заседает, а то и вовсе в отъезде, ей же домашних - и детей, и прислугу - надо в строгости держать. Раз уступишь, а потом и вовсе на шею сядут.

– Глаз с неё не спускайте. Ни днём, ни ночью, - велела она няньке и Мине, - упаси боже, ещё раз встанет и случится что, вам тогда не поздоровится, выгоню обеих. Да, вот что, Таше о ночных её похождениях - ни слова. Чтобы зря не тревожилась. Оно и лучше, что сама ничего не помнит. Короче, держите всё в тайне. Особенно от прислуги. Эти запросто могут по дурости своей разболтать, разнести по округе. Стыда не оберёшься. Ни к чему Ташеньке такая известность. Среди детей злые попадаются, лунатиком задразнят, насмешками изведут.

Нянька из-за всех этих предупреждений вторую неделю ходила насупленная, с Миной разговаривала неохотно и только по делу. Очень уж ей хотелось всю вину свалить на гувернантку.

«А что?! Так и есть, - размышляла она сама с собой, - как только гувернёрка появилась в дому-то, так прям беда. Дитё будто подменили. Даром глаза у ней шибко бледные, словно линялые, нехорошие. Эх, картинка ты, картинка, кудри-локоны…»

Безусловно, нянька вредничала.

Как раз глаза у гувернантки были красивые, глубокая полупрозрачная голубизна которых проявлялась не сразу, а лишь когда оттаивала строгая линия губ, превращаясь в доверчивую полуулыбку. Случалось, правда, это нечасто. Во всяком случае, на людях.

Когда закончились занятия, и девочка отправилась с Варварой Ивановной в свою комнату, Мина открыла шкаф и достала оттуда Иветту-Веточку. Заранее вооружившись лупой с хорошим увеличением, гувернантка собиралась изучить все подробности игрушки. Отчего-то ей не давали покоя Ташины слова, что кукла смотрит будто живая.

Действительно, матовый фарфор отлично передавал самые нежные оттенки и тонкую структуру детской кожи. Темно-каштановые волосы похожие на натуральные, блестели, словно только что вымытые. Пухлые губы, чуть обнажив мелкие аккуратные зубки, застыли в понимающей улыбке. А вот глаза тёмно-коньячного цвета, с забавными искорками, они смотрели чуть насмешливо.

Мина проделала тот же опыт, что и Таша. Отошла вправо, затем влево, подальше, поближе. В самом деле, есть ощущение, что Иветта следит за ней взглядом, в котором, как ей показалось, появилась тревога. Или это глупые фантазии?

Перебравшись к окну, где света больше, гувернантка навела лупу на кукольные глаза и внимательно их рассмотрела: почти чёрный зрачок, на радужке прорисованы тонкие полоски, серебристые искорки вразброс, - это правый глаз. В левом же разглядела небольшое пятнышко, по форме напоминающее молодой месяц, которое меняло оттенки от светло-янтарного до густо-шоколадного. И никакой серебристой россыпи искр.

– Определённо, в этой кукле есть что-то странное, может быть, даже мистическое, - задумчиво пробормотала гувернантка, - надо бы Евгению Дмитриевну расспросить, где и при каких обстоятельствах она куплена.

Удобный случай для разговора представился довольно скоро.

Во время занятий с Ташей, которая, кстати сказать, особого интереса к учёбе больше не проявляла, а сидела скучная, с отсутствующим взглядом, в комнату заглянула сестра хозяина.

– Не помешаю?
– спросила она.

– Конечно, нет, - откликнулась Мина, - мы как раз собирались перерыв делать, так что ваш визит очень кстати. Таша, не хотите ли вы показать Евгении Дмитриевне свои работы.

Единственное, что девочка делала хоть с каким-то интересом, это рисовала, по-прежнему смело обходясь с выбором цвета и форм. Только теперь она изображала луну и звезды. Огромная луна на всех рисунках была ярко-красной, с чёрным как приклеенным сбоку облачком, а вокруг разноцветные звёзды.

Ни деревьев, ни ромашек, ни столь любимых детьми домиков…

Евгения Дмитриевна, озадаченно взглянув на гувернантку, тем не менее юную художницу деликатно похвалила, но не удержалась от вопроса:

– Скажи, Ташенька, а почему твоя луна красного цвета, мне кажется, что обычно она жёлтая.

– Красная, потому что сердитая, - лаконично ответила Таша.

– Да на кого же?
– удивилась Геничка, смешно тараща добрые глаза.

– На чёрную тучку, которая ей мешает, не даёт со звёздами играть, - и без всякого перехода зашептала прямо ей в ухо, - тётечка, я устала, скажи, пожалуйста, Мине Осиповне, чтобы она меня отпустила, на Веточку поглядеть очень хочется.