Помня о своём желании переговорить с Евгенией Дмитриевной, Мина разрешила сделать небольшой перерыв и кликнула няньку, чтобы та взяла девочку,

– А мы пока чаю выпьем.

Расположились в столовой. Служанка сразу завела красной меди самовар. Ходит вокруг него и под нос себе ворчит-ругается:

– Вымыли его, вычистили, ни уксуса, ни соли не пожалели, а он всё шипит и шипит, будто змей о семи главах. Ой, плохая это примета, нехорошая. Как бы беда в доме не приключилась…

Уже давно не ждавшая никаких послаблений от болезни, Евгения Дмитриевна слова о несчастье грядущем тут же к себе отнесла, расстроилась, но вида не подала - на всё воля божья, а Мина о воспитаннице своей подумала - вот кто рискует в неприятности попасть, если они с нянькой не уследят.

За чаем гувернантка ловко завела разговор о кукле, не зная сама, что же ей хочется узнать. Несколько наводящих вопросов и Геничка охотно рассказала все подробности покупки.

– Долго выбирала, всех продавцов в магазине замучила. Наконец решилась: отложила, с оставлением задатка, одну из предложенных красавиц - локоны золотые до плеч, платье с кружевами богатое, капот шёлковыми лентами украшен, и личико такое милое, что глаз не отвести. Перед отъездом пришла забирать да неприятность случилась, одна из девушек, что взялась упаковать в дорогу игрушку, нечаянно её обронила, голова-то фарфоровая, вся трещинами и пошла, а на щеке и вовсе дырка образовалась, хоть палец засовывай. Девица рыдает, управляющий на неё орёт, выгнать обещает, а мне всех так жалко сделалось, говорю им, давайте я другую выберу, а этой потом голову как-нибудь замените, чтоб совсем уж убытки не терпеть. На шум какой-то старик из кладовой вышел, посмотрел, послушал, да новую куклу и вынес. А не желаете ли, говорит, вот эту барышню приобрести. Ручная работа. Второй такой не найти - у неё глазки необычные, с секретом. Поглядела, и правда, глазки яркие, выразительные. Времени на раздумья уже не было, пришлось брать. К тому же скидку приличную дали, в качестве компенсации за доставленное неудобство. Пока коробку готовили и куклу бумагой тонкой обкладывали, старик всё стоит, лопочет по-немецки, половину слов, если честно, я не разобрала. Поняла только, что у него приятель есть, умелец, каких свет ещё не видывал, да только в расчётах чуток ошибся, так всё равно не заметно, зато с изюминкой получилось. Чудной старик! Не знаю зачем, но он раз десять потыкал пальцем в кукольную голову, приговаривая при этом что-то вроде слова «бисквит». Ума не приложу, причём здесь выпечка? И зеркало несколько раз упоминал. Просто головоломка какая-то!

– Действительно, странно. Biscuit на французском это сухарь, от латинского bis coctum, то есть дважды испечённое, может быть, секрет как раз в этом «дважды испечённом» и кроется?

После того разговора Мина Осиповна, испросив разрешения у хозяйки, полистала в библиотеке кое-какие Митины журналы про поделки, в энциклопедию изобретений заглянула, но секрет кукольных глаз так и не разгадала, хотя предположила, что мастер вполне мог воспользоваться отражающими свойствами зеркала. Зато попутно выяснила, что фарфор для кукол, если его не покрывать глазурью, как раз и называется бисквитным, именно он и даёт такой нежно-бархатистый сливочный оттенок, напоминающий детскую кожу.

«Вот оно как, значит, кукла у нас бисквитка. Надо не забыть, об этом Таше рассказать».

***

Причудливым орнаментом разбежалось по стенам и потолку отражение бронзовых ветвей, что украшали лампу, сделанную в виде цветка на длинной ноге, богато обвитой виноградной лозой. Иллюзия сказочного сада, тихого, ночного, таинственного. Она, правда, длилась недолго. Не желая укладываться спать, Таша, уже переодетая в длинную ночную рубашку и посаженная в постель, затеяла весёлую возню, изображая бабочку, порхающую от цветка к цветку. Чуть на пол не свалилась, чем вызвала неудовольствие Варвары Ивановны, уставшей за день от суеты и нервов, да и возраст сказывался - за шесть десятков перевалило, что уж тут стесняться.

– Та-а-а-к, - сказала она строго, - пошто блохой скачешь, неугомонная. Откуда токо силы берутся… А ну быстро под одеяло! Вот замотаю тебя в простынку как в кокон, - пригрозила она, - будешь у меня заместо куклы лежать. Неподвижно.

Лучше бы Варвара Ивановна последних слов не говорила.

– Нянюшка, миленькая, родненькая, - тут же заканючила несносная девчонка, вспомнив о своей кукле, - принеси мне Веточку из гостиной, ну хоть на пять минуточек, я ей доброй ночи пожелаю. Ей же там одной скучно.

– Ишь поперешная! Сказано - нет, значит, так оно и буде. И не проси, а то мамаше нажалуюсь.

Таша надулась:

– Я все равно её к себе заберу.

Но долго капризничать не стала, спряталась под одеяло и затребовала от няньки волшебную историю рассказать.

– В некотором царстве, в некотором государстве…, - завела та привычно, но девочка сказку слушать не захотела:

– Ты мне, нянюшка, лучше расскажи, как в твою старину люди жили. Только чтобы с чудесами. Ладно?

– Ну слушай, - вздохнула нянька тяжело, понимая, что до своей кровати она не скоро доберётся, - давно это было, очень давно…, - и замолчала, собираясь с мыслями, какую же историю из памяти вытащить.

– Когда царь под стол пешком ходил, - подсказала ей Таша, - а ты у господ жила, в другом городе…

– Ну да, так всё и было, жила себе, поживала. Хозяин мой, купец второй гильдии, две лавки держал - одну меховую, другую - с обувью. Мужик он был обстоятельный, в вере твёрдый, против церкви ни слова не сказал, в торговых делах шуток да обмана не позволял, но дома что ни день, то ндрав свой показывал, пылил по всякому пустяку, то суп ему грязной тряпкой воняет, то стул не тот поставили. Идёт бывалоча по комнатам: брови нахмуренные, мысли солидные, а глазами так и шарит, кого бы обругать да по загривку настучать. Меня тогда в горничные определили: молодая была и шибко аккуратная, вот и взяли в дом. Короче, боялись его как огня. Только услышим - приближается, покашливат, жену, что за ним семенит, громким голосом отчитыват, так сразу прятаться, кто куда.

– Нянюшка, а ты куда спряталась?

– Да за дверь, что была открыта. Стою, дрожу, бога молю, чтоб мимо прошёл. Не прошёл, завидел. А ну, грит, наглячка, выходи. Раз прихоронилась, знать, безобразие учудила. Да какая же я наглячка, наоборот - тихая, смирная девка. Да разве докажешь… Ухватил он меня за косу и на кухню тащит. Розгами пороть.

Таша даже в кровати села, руки в кулачки сжала, говорит:

– Да разве так можно?! Пороть… Нянюшка, а что ж ты от него не убежала? Ко мне. Я бы тебя спасла.