Шрифт:
Оборжаться можно.
– Слушаю вас, – киваю серьезно.
Нет, я не прикалываюсь. Мне, правда, интересно, как можно отпустить в другой город беременную дочку и справляться о ее делах по телефону раз в два месяца.
– У нас дочь пропала. А в полиции отказались брать заявление. Поэтому мы к вам пришли, – смотрит на меня Лариными глазами женщина.
– Помогите найти. Мне кажется, что-то произошло, – пыхтит Ларин отец, невысокий худой мужичок. Неуверенно усаживается за стол. – Мы приехали. Лара должна жить в доме моей матери. А там стройка идет. Написано, собес будет.
«Показалось ему, – дергаюсь раздраженно. – Когда кажется, креститься надо, дядя».
– Да, конечно, – киваю я. По большому счету мужик прав. У нас много чего произошло. Расписались, детей достали вовремя. Теперь вот воспитываем. Но все в штатном режиме. Без траблов.
– Лара жива? – испуганно лепечет женщина. Стискивает дрожащие пальцы и смотрит на меня так, будто от моего ответа вся ее жизнь зависит.
– Жива, – киваю поспешно.
– А почему ею тогда прокуратура занимается? Она что-то нарушила? Мы наймем адвоката… – выпаливает с ходу.
– Минутку, – обрываю, включая начальника. Задаю стандартные вопросы. Когда виделись в последний раз? Когда общались? По чьей инициативе связь прервалась?
Говорят сбивчиво. Объясняют, какой позор навлекла на них дочь. Забеременела без мужа. Теперь вот с ребенком одна. Поэтому приехали. Простили.
А мне становится не до смеха. Прикольно все начиналось. А теперь по стене или кулаком по столу врезать хочется. Простили они. Не факт, что я прощу…
«Ты скоро, Феликс?» – пишет мне жена. – «Ужин готов. Ждем тебя».
«Да, уже выезжаю», – печатаю, не подумав. И решительно встаю из-за стола.
– Ну что ж, хмм… Дмитрий Владимирович и Татьяна Степановна, придется вам проехать со мной…
– Куда? – в ужасе смотрят Ларины родители.
– На опознание, – заявляю строго. Велю водителю подать машину и в гробовой тишине везу тестя с тещей к себе домой.
Дорогой сидят притихшие. Оглядываются по сторонам. За ручки держатся, голубки хреновы.
«Тебя ждет сюрприз», – печатаю Ларе.
Надеюсь, она спросит, какой.
Но в ответ получаю короткое «Тебя тоже».
«Что вы делаете?» – интересуюсь, имея в виду жену и малышей.
«На террасе гуляем и ждем папу», – пишет она, и на душе становится радостно. Меня ждут дома, и похер на сидящих сзади родственников.
– Куда вы нас привезли? – вскидывается Ларин отец, оглядывая наш дом. Из окон льется мягкий свет. Гирлянды, не снятые после Нового года, мерцают празднично. И снежок на елках. Хорошо!
– Прошу, – открываю калитку, а затем и дверь в дом. – Лара! – негромко зову жену.
И она выскакивает навстречу. Розовощекая, пышущая здоровьем. Красивая, как наливное яблочко.
– Ой… – прижав руки к груди, лишь на секунду замирает на пороге. А потом кидается к родителям.
– Ларочка, доченька! Думали, потеряли тебя! – плача, целует мою жену теща. Рядом, смаргивая слезы, с облечением крякает тесть.
И Лара моя ревет как белуга.
– Вы простили меня? – улыбается, но смотрит внимательно и, не дождавшись ответа, переводит взгляд на меня. – Где ты их нашел, Феликс?
– Сами пришли! – морщу нос добродушно и спешу к спящим в коляске детям.
– Что тут происходит? – пыжится ее отец. – Лариса. Ты тут что делаешь?
– А вы думали, я вас в морг привезу? – усмехаюсь недобро и представляюсь мимоходом. – Я – ваш зять. Поэтому вас ко мне и направили.
Стаскиваю пальто, откидываю в сторону портфель и устремляюсь к коляске с детьми.
– Эй, карапузы, папа пришел! – заглядываюсь на одинаковые пухлые мордашки. Близнецы лежат в одинаковых комбинезончиках. Спят, синхронно гоняя во рту соски. Спецназ, блин.
Но вот Леха приоткрывает один глаз, затем второй и смотрит на меня с изумлением.
– Привет, сынок! – тяну восхищенно. Гляжу на беззубую радостную улыбку сына и не могу удержаться. – Лара! Лара!
– Руки помой, – тут же следует команда.
– Да я ничего не трогал! – не хочу отходить от детей. Сейчас тесть с тещей налетят, заохают, запричитают.
Следом просыпается Димон. Распахивает глаза и рот. И вопит басом. А Лешка ему вторит.
– А ну идите ко мне, котаны, – подхватываю обоих на руки натренированным движением. Прижав к груди детей, вхожу в дом. А там уже под ноги кидается Чапа и нарезает круги от радости.