— Да, к нему...

— Ну!

— И что ж он?

— Да, что?

— Не надумал жениться покуда?

— Не хочет никак, — Молодая мамаша вдохнула, отставила бутылку и принялась заворачивать своего младенчика в постиранную тряпицу. — Я вот думаю, если второго рожу, то тогда уж...

— Ох, Дунька! — всплеснула руками Варвара. — Ничему-то жизнь тебя не учит. Чем цепляться за этого старого чёрта, нашла бы давно молодого, да работящего! Вон, сходи на «Треугольник» — там полно парней работает хороших, неженатых!

— Да кто ж меня с ребенком-то возьмёт, — вздохнула Дуня. — Я ж лучше за того держаться буду. У него зарплата как у околоточного — пятьдесят целковых в месяц! Да одежда. Да на кухне подъедает за хозяином. Он таким меня бывало угощал! О-о-о!

На лице Дуни справа смешались страдание, покорность судьбе и мечтательность. А Дуня слева сказала:

— Скоро нашей сестре не придётся с лакеями спать за конфекточку.

— Ты о чём? — Спросила Варя.

— О царе! — Коммунистка понизила голос. — Вчера мне профсоюзные девчата рассказали, что не долго спину гнуть нам на буржуев!

— Как так?

— А вот так! Говорят, в Петропавловке выжил один из царевичей! Его буржуи спрятали затем, что он хотел их наказать всех, а народу нести землю, правду, страхование и восьмичасовой рабочий день! Потому его заперли и двадцать лет на цепи продержали в подвале. А царём Сергея сделали, который про народные страдания не знает и знать не хочет. Да только тот, другой царь, с цепи вырвался! И скоро всем нам явится! Вот так-то!

— Дай-то Бог, — сказала Дуня справа. — Ежели придёт царь справедливый, так, может, он Логгина Дормидонтыча наконец-то жениться заставит.

Чита оказалась самым захолустным городишкой, какой только видел Николай Львович за свою жизнь. Паромобиль тут имелся всего один — в собственности у военного губернатора Забайкальской области. Можно было бы, конечно, взять его на время для своих нужд, но Николай Львович решил, что современная машина посреди бурятской степи привлечет излишнее внимание, пересуды и помешает хранить дело в тайне. Поэтому он взял возок и лошадь в полицейском управлении и велел вознице ехать в Акатуй.

Сутки спустя он достиг своей цели. Сжимая в руках фонограф и на всякий случай имея за поясом револьвер, министр вошёл в самую тайную, самою тёмную, самую охраняемую подземную камеру Акатуйской каторжной тюрьмы.

В тусклом свете керосинки он увидел страшного оборванного старика — совершенно седого, с клочковатой бородою, косматыми длинными волосами, в ручных и ножных кандалах поверх грязной и рваной одежды. На шее старика было металлическое кольцо, от которого шла цепь, прикреплённая другим концом к стене. С одной стороны от узника была куча соломы, с другой — поганое ведро, учтиво опорожнённое стражей перед визитом большого начальства. Тем не менее, запах в камере был самый омерзительный. Николаю Львовичу показалось, будто он спустился в склеп или в могилу, где гниёт давно оставивший мир живых покойник. И оттого ещё странее, ещё удивительней ему было видеть взгляд заключённого — злой, подозрительный, хитрый и очень живой.

— Ну, здравствуйте, Сергей Геннадьевич, — произнёс министр.

— Кто вы? — спросил узник.

В его голосе послышались надежда, страх, заинтересованность и обречённость одновременно.

— Министр юстиции Российской империи Кунгурский Андрей Андреевич, — назвался Николай Львович именем самого неприятного из своих коллег.

Открывать своего настоящего имени главному преступнику страны он не собирался. К тому же был уверен, что погребённый уже два десятилетия в самом страшном застенке империи не читает газет и не знает ни лиц, ни фамилий министров, ни того, к чьим полномочиям нынче какая проблема принадлежит.

— Империи... — С отвращением произнёс Нечаев. — А я уж было думал, что власть пала и меня решили выпустить.

— Ошиблись, милейший! Ещё раз ошиблись. Как тогда, когда убили Иванова. Как тогда, когда устроили чудовищную бойню в Петропавловской. Ошиблись. Вы всё время ошибались. Действия таких, как вы, не привели и никогда не приведут к перемене государственного строя. Убьёте одного царя — другой придёт. Неужто вы не поняли? Российская империя — навечно. Она крепка как камень.

— И вы притащились из Петербурга только для того, чтобы сообщить мне это, господин министр? — Нечаев усмехнулся. — Вот так честь!

— Нет, — ответил Николай Львович. — Не только. Я хотел убедиться, что вы осознали, что ваши усилия тщетны. А затем я хотел предложить вам стать на правильную сторону истории.

— Что вы имеете в виду? — Настороженно, но любопытно спросил террорист. — Уж не думаете ли вы, что я стану каким-нибудь стукачём для вас?!

— О, нет, Сергей Геннадьевич! Я знаю: масштаб вашей личности не потерпит второстепенной роли. Если вам кем и быть, то только правителем всех террористов России! Царём террористов! А, может, царём стукачей?..