А ещё незнакомка была чем-то похожа на Розу. Венедикт часто думал о ней. Было чувство, что они тогда не сделали, не успели чего-то такого, что было им предназначено... Он, конечно, по-прежнему считал межполовую любовь пошлостью и мещанством, не стоющей времени честного человека до той поры, пока не прекращены страдания народные... Но ведь не было ничего дурного в том, чтобы, по крайней мере, просто засвидетельствовать прогрессивной особе своё почтение, познакомиться и встать на путь сближения для создания в дальнейшем крепкого товарищества в целях плодотворной революционной деятельности!

В перерыве он подсел к красавице и представился.

— А меня называйте Матильдой, — ответила та.

Её голос был нежным и тонким, словно грань между учениями Бернштейна и Плеханова.

— Вам идёт это имя, — сказал Венедикт и тут же принялся ругать себя за то, что сморозил пошлость.

— Ну ещё бы! Я сама его придумала! — Весело отозвалась валькирия.

Разумеется, рисковать и без нужды открывать друг другу настоящие имена было ни к чему. Венедикт принялся глупо рассуждать о конспирации. Потом едва не дёрнулся поцеловать ручку новой знакомой — кажется, в последнюю секунду остановил себя от этого старорежимного жеста. Да что ж это такое?! Гимназист он, что ль, какой? Даже с дамой познакомиться не может?!

Так! Собраться!

— Знаете, Матильда, мне недавно замечательный экземпляр «Нищеты философии» в руки попал! Из первого издания! Хотите, почитать дам?

— Ах, увольте! На что мне? Ещё нищеты не хватало! — Вздохнула Матильда и делано отмахнулась.

Венедикт ещё раз мысленно обругал себя. Нашёл, с чем полезть! Старая книжка, с которой всё начиналось: ну, разумеется, дама, которая носит штаны, с ней знакома! И, конечно, своё мнение имеет! Ведь это же не какая-то гимназистка, которая только вчера услыхала слова «Маркс» и «секс» от какого-нибудь недоучившегося студентика, обещавшую сделать её взрослой женщиной!..

Боже, как глупо!

На счастье Венедикта неловкая беседа прервалась продолжившимся заседанием. Снова начали спорить о целях, о методах, о характере социализма, долженствующего определить физиономию грядущего XX века, о сущности крестьянина — бунтарской ли, общинной или мелкобуржуазной... Самому ему участвовать в дискуссии не хотелось: слишком уж напоминала она делёж шкуры неубитого медведя. Вместо этого Венедикт сидел и беспрестанно любовался Матильдой. Если такие яркие личности, как она или как Перовская, не погнушались принять участие в этом съезде, значит, и он не ошибся, примкнув к Нечаеву... И значит, идея Нечаева с ликвидацией Михаила, видимо, имела резон...

— Может, кто-то из этих? — спросил Николай Львович, выложив на стол несколько фотографий известных энэмов, уже побывавших в руках у стражей порядка.

Перед ним сидела стройная старушка, затянутая в тугой корсет и усыпанное рюшами платье с турнюром и по моде двадцатилетней давности. Рядом с местом, где он разложил фотографии, на белой скатерти, стоял молочный чай — две чашки из сервиза, посвящённого различным видам Индии.

— Нет, — сказала мисс Моррисон. — Этих здесь нет. Если они снова здесь появятся, я тотчас же дам вам знать, мистер министр.

Говорила она с очень сильным акцентом, но бегло.

— Это было бы отлично, уважаемая Елизавета Ионафановна. Только ещё больше Государю и мне как его посланнику хотелось бы, чтобы при следующем обращении к вам этих людей... или, впрочем, любых других незнакомых людей с тем же вопросом... вы бы сделали вот что... Ещё раз напомните: каков был из себя великий князь Михаил Александрович?

— О, прелестный мальчик! Очень ласковый. Очень добрый, порою ранимый... С ним было нетрудно! Знаете, он никогда не противоречил старшим! Может, не дошёл до того возраста...

— А внешность?

— Светлые волосы, голубые глаза... Честно говоря, в два года ещё трудно судить о том, насколько хорошим собою вырастет человек...

— Да, конечно. А рост? Может быть, вы припомните: был ли он крупным ребёнком или, быть может, напротив, ниже обычного в этом возрасте?

— О, он был довольно рослым! В царской семье все были высокими. Вспомнить хотя бы Государя Императора Николая Павловича... Вы застали его?

— Да. Немного... Мисс Моррисон! Если ещё кто-либо примется выспрашивать у вас о приметах великого князя Михаила, то отвечайте, что тот был маленького роста, черноглазый, черноволосый, вспыльчивый, непослушный и непоседливый...

Англичанка округлила глаза. Кажется, она решила, что ослышалась, так что Николай Львович ещё раз повторил просьбу на её родном языке, присовокупив:

— Это поручение Государя!

— О!

— А как насчёт отметин, шрамов, родинок, ещё примет каких-нибудь? — Спросил Николай Львович. — Были таковые у Михаила?