Страдание из-за страха смерти относится к числу самых распространенных, особенно в военные годы, в ситуациях стихийных бедствий, тяжелых болезней или в районах эпидемии. Такое страдание может выматывать человека, иногда даже не осознающего природу своих мучений. Это фундаментальное переживание, имеющее бытийное значение. Объектом страдания здесь, как считали стоики, является сам страх. Со сказанным можно согласиться, но лишь отчасти. Страх смерти на самом деле есть страх перед совершенно непонятным, необратимым, но необходимым, перед небытием, когда все, сразу и навсегда обрывается.

О самой смерти написано неизмеримо много, в том числе очень мудро и даже остроумно, но все сказанное нисколько не приближает к ее пониманию. Поэтому, в первую очередь, учитывая достижения биологии, физики и химии, можно утверждать, что смерть является принципиально непознаваемой. Религиозные учения о душе, которая якобы продолжает жизнь после смерти, сделали душу главным утешителем человечества. Однако, как оказалось, эти учения все-таки не убедили его; сильнее оказался биологически обусловленный страх уничтожения смертью. Не случайно самым суровым наказанием всегда была смертная казнь.

Смерть — то, что настигает каждое существо, которое мгновение назад было живым. Это не нарушение созданного природой естественного хода вещей, а, напротив, его подтверждение. Отсутствие смерти было бы его нарушением, в отличие от бессмертия она представляет собой явление хотя и необъяснимое, но необходимое. Однако смертный так и привыкает к тому, что гибель наступит, а потому содрогается при ее упоминании или мысли о ней, особенно когда она близка к нему. Так бывает, например, на войне, здесь смерть как бы обволакивает человека, постоянно убеждая в своей реальности. Однако и здесь человек все-таки надеется, что она обойдет, минует его, хотя способен из-за этого переживать панических страх, даже ужас, толкающий к побегу с поля боя. Реально осознать в такой ситуации близость смерти значит не только пережить ее угрозу как действительную и близкую, но и почувствовать себя лично тронутым этой угрозой.

Война одна из немногих жизненных ситуаций, когда человек начинает осознавать смысл смерти по той простой причине, что он очень близок к ней. Он может верить в то, что знает, за что должен умереть. Однако даже вера в свой священный долг перед Родиной не спасает его от страданий, когда он предчувствует гибель или иной ущерб себе.

Бытие и небытие органически связаны между собой, так же как, например, добро со злом. Что в данном случае означает небытие, т. е. смерть, неизвестно и скорее всего не будет известно. Небытие-смерть не следует называть пустотой, ничто, мраком и др., опять-таки потому, что мы не знаем, что это такое. Мы можем только сказать, что небытие означает отрицание бытия, с которым составляет единое целое. П. Тиллих по поводу тревоги в связи со страхом смерти писал, что тревога — это экзистенциальное осознание небытия. Но данное определение не очень точно, поскольку об осознании можно говорить далеко не всегда, чаще это ИНСТИНКТ, предчувствие. «Страх смерти вносит элемент тревоги в любой другой вид страха. Тревога, на которую не повлиял страх перед конкретным объектом, тревога во всей своей наготе — это всегда тревога предельного небытия… Именно тревога неспособности сохранить собственное бытие лежит в основе всякого страха и создает страшное в страхе»[21].

Если о бытии мы знаем довольно много, то о небытии мы не знаем ничего, и это незнание в решающей степени определяет наше отношение к нему, точнее, страх перед ним. Не было бы никакого отрицания, если бы не существовало утверждения, которое можно отрицать. Бытие — это что-то, небытие — совершенно неизвестное; бытие также есть отрицание небытия. Судьба далеко не всегда воспринимается в качестве дороги, ведущей к смерти, особенно если самим субъектом судьба оценивается как счастливая. Страх смерти порождается не небытием как объектом тревоги, а предчувствием или (и) пониманием человеческой природы. Тиллих утверждает, что небытие вездесуще, оно порождает тревогу даже там, где нет непосредственной угрозы смерти. Небытие стоит за нашим опытом, ненадежностью и бесприютностью нашего социального и индивидуального состояния, теми ударами, которые слабость, болезни и несчастные случаи наносят по нашей телесной и душевной силе бытия.

Глубокие страдания человек может испытывать в состоянии отчаяния, которое способно наступить по самым различным мотивам: тяжелой, неизлечимой болезни, провалов в работе (карьере) или личной жизни, таких катастроф, как арест и помещение в места лишения свободы, и т. д. Отчаяние — это субъективное ощущение тупика, когда дальнейшее движение невозможно, когда во многих случаях видят впереди только смерть, которой нет сил сопротивляться. Уход из жизни видится как единственный возможный выход, избавляющий от тревог и страданий, но их логика часто такова, что их истоком оказывается опять-таки небытие. Оно же избавляет от переживаний чувства вины, которое иным путем не может быть снято, а оно способно давить бесконечным грузом.

В состоянии отчаяния человек может почувствовать, что небытие восторжествовало, а бытие отступило, страдание же не приносит облегчения. Торжество небытия достигает своего предела, но бытия еще хватает на то, чтобы почувствовать неодолимую силу небытия, а это создает своего рода отчаяние внутри отчаяния. Самоубийство может избавить человека от страданий в связи с переживаниями судьбы и смерти, вины и осуждения, но верящий в бессмертие души может полагать, что вина и осуждение не оставят его и после гибели.

Страдания, причем самые жестокие, можно намеренно причинять для достижения чисто прагматических целей, и это тоже отдельный вид страданий. Они имеют место при применении пыток во время следствия для получения желаемых показаний. Массовые страдания могут использоваться и для достижения более широких социальных целей, в первую очередь подчинения и порабощения. Так было в ленинско-сталинские годы в СССР, когда людей принуждали к покорности путем голода и массовых репрессий, так было в Китае при Мао Цзэдуне и в Камбодже при «красных кхмерах».