Шрифт:
Пока бармен выполняет заказ, стоит со скучающим видом, явно прислушиваясь к нашему разговору. Заметно напрягаюсь.
Расплатившись, уходит, слегка задевая Сашу плечом. Тот разворачивается рефлекторно.
Отпив из стакана, Гордеев бросает небрежное:
— Можешь так не стараться, Саня. Она всё равно не даст тебе…
Таращусь на него, шокированная.
Продолжает после паузы:
— … номер своего телефона. Муж не разрешит, — усмехается, словив мой гневный взгляд. Вальяжно удаляется к своему столику.
Смотрим ему вслед дружно, не сговариваясь. Саша, подняв брови, интересуется:
— Что это было?
Ярость топит всё мое существо.
— Не знаю. Но сейчас выясню. Ещё увидимся, Саш, — извиняюще улыбаюсь. — Спасибо, мне всё понравилось.
Хватаю сумочку и, вскочив со стула, устремляюсь за Мудаком Андреевичем.
Глава 17
Захар
Дурацкий вечер. Я совершенно не планировал напиваться. Так, подержать бокал в руке для вида.
На таких мероприятиях, как сегодня, лучший способ быть в центре внимания — это демонстративно отказаться от алкоголя. Поэтому проще сделать вид, что ты «как все», чем отбиваться от коллег, желающих накатить на брудершафт.
Но Мамаева в этом своём коротком платье из серии «потерянная где-то юбка» спутала мне все мысли.
Немудрено, что Паша чуть стол слюной не закапал. Саня — так вообще, без комментариев. Пошёл ва-банк. А эта и рада. Улыбается ему, разве что щёки не трескаются. А с хрена ли, спрашивается? Она замужем вроде как.
Держа стакан в левой руке, осторожно пробираюсь к своему месту сквозь толпу плохо скоординированных тел. Вискарь в моей руке так и намекает на то, что вскоре я к ним присоединюсь.
Почувствовав руку на своём плече, дёргано оборачиваюсь. Во мне всё ещё бурлит раздражение после столкновения с Мамаевой у барной стойки.
Помяни чёрта. Стоит передо мной, сжимая сумочку в руках перед грудью. В полутьме зала мне плохо видно выражение её лица, но я чётко улавливаю — она злится.
Смотрю на неё, скептически заломив бровь. Мол, что надо?
Что-то сбивчиво говорит мне. Её слова тонут во взрыве хохота, доносящемся до нас из-за соседнего столика. Наклоняюсь ближе. Ловлю шипящее:
— Можно Вас на минуточку? Нужно поговорить.
Догадываюсь, о чём она. Претензии мне выкатить хочет? Так вот, у меня нет желания обсуждать с ней… ничего не хочу обсуждать. Слишком много Мамаевой стало в моей жизни в последнее время. Она меня каким-то непонятным образом выбивает из равновесия.
— Мамаева… — мне приходится прижаться к её уху почти вплотную. Ненадолго прикрываю глаза. Её запах — простой и незамысловатый. Хочется вдохнуть его глубже и понять, что в нём такого?
— Мамаева, давай в другой раз. Сейчас — не лучший момент. Остынь. Поговорим в понедельник в офисе.
Трясёт головой, упрямо поджав губы.
— Нет. Сейчас.
Устало отмахиваюсь.
— Я всё сказал. До понедельника.
Глаза б мои тебя не видали…
Отворачиваюсь от неё, намереваясь уйти. Как вдруг, она… резко толкает меня плечом. Я рефлекторно теряю равновесие. Стакан с виски опрокидывается, заливая полотно моей белой рубашки жёлтым пятном.
Мгновение торможу, отставив руки в стороны, как будто это может что-то исправить. Понимаю, что она сделала это нарочно.
— Ты… ты охренела, Мамаева!?
— Вам лучше пройти в туалет, — говорит как ни в чем не бывало.
Не могу выдавить из себя и слова. Их слишком много сейчас внутри. Роняю порывисто:
— Иди к черту, Мамаева.
Оставляю бокал на ближайшем ко мне столике. Сидящие за ним люди слишком увлечены принятием «на грудь», чтобы обращать на меня внимание.
Стремительно иду в сторону уборных. Зайдя внутрь, достаю телефон из заднего кармана и кладу на постамент раковины.
Из туалетной кабинки выходит наш сисадмин Федя.
— Пошла жара? — кивает на мою рубашку, не здороваясь.
Виделись уже.
Ничего не отвечаю, раздражённо дёргаю пуговицы. Вот же ненормальная…
Федя моет руки, что-то насвистывая себе под нос. Сняв рубашку, прикидываю, как быть дальше. Не буду же я ходить весь вечер, как кретин обоссанный? Домой надо ехать.
Выдавливаю немного жидкого мыла на ладонь. Примериваюсь к пятну.
В уборную залетает Мамаева. Федя ошалело пялится на неё.
— Аль, ты промахнулась. Женский — левее.