И чтобы нас не нашли.

Эту мысль каждый из нас подумал про себя.

Мы с братом снова были одни. Ещё и с малышкой. Снова могли надеяться лишь сами на себя и друг на друга.

Эту силу, эту общность привили нам родители. Позаботились о том, что если их не будет рядом, мы найдём поддержку друг в друге.

Наверное, это самое лучшее, что они могли сделать для нас.

— Не знаю, что нам предстоит, Лил, — Шейн опустился на край дивана и протянул руки, предлагая отдать ему Дафну. — Но ты бы поспала. Хоть немного. Мало ли для чего нам понадобятся силы.

Поспать у меня, конечно же, не вышло. Дафна разнервничалась, и мне пришлось забрать её у Шейна. Она уснула, но спала на руках и очень тревожно.

Началось тягостное ожидание. Время тянулось медленно, словно липкий тягучий клей. В какой-то момент мне начало казаться, что воздуха в убежище не хватает, хотелось срочно выбраться на поверхность.

Пришлось успокоить себя, напомнить, что это просто тревожное состояние. Опыт почти полугода, проведённого в бункере, подсказал, как справиться.

Мы с Шейном стали вспоминать своё детство, родителей, как проходили семейные вечера. Вспоминали мамины пироги и как с папой запускали бумажные фонарики.

— Это ведь не могло быть ненастоящим, правда, Лил? — Шейн, откинувшись головой на спинку дивана, посмотрел на меня так, словно искал поддержки, ждал, что я не стану опровергать то, во что ему так отчаянно хотелось верить.

И мне тоже хотелось.

— Не могло, — тихо прошептала я. — Мы не просто эксперимент для них, Шейн. Мы их дети. Они любят нас. Я… не могу поверить в иное. Папа и мама учёные, но… это не значит, что они не любят нас. Как детей, а не как крысок в своей лаборатории.

Он прикрыл глаза на минуту, а потом с нежностью посмотрел на нахмурившуюся во сне Дафну у меня на руках.

— Ты права, Лил. Моя дочь ведь тоже… не плод любви, будем честны. Она не была зачата от искренней любви. Но… я люблю её. И по Яре скорблю. Она была чудовищем, но… знаешь… когда она носила Даффи под сердцем, мне показалось, что под пеплом её чёрной души есть что-то живое. Что-то, что может разгореться в чистое пламя. Это совсем не исключает того, что она творила, но…

— Я понимаю, о чём ты говоришь, Шейн, — я тоже опустила взгляд на невинное детское личико. Малышка была похожа на Яру. Будто её светлое отражение.

Не знаю, сколько прошло времени, оно ощущалось совсем нереальным. Мы будто пребывали в какой-то прострации. А потом оба резко вздрогнули, когда послышался шум наверху прямо над люком в наше убежище.

Шейн вскочил на ноги и встал у входа в коридор. Оружия у него, к сожалению, не было.

Я задержала дыхание, мысленно молясь о том, чтобы сейчас послышался голос матери или отца.

Но первое, что я увидела, это как на груди Шейна россыпью отобразились точки лазерных прицелов.

Моё сердце остановилось. Я замерла, прижав ребёнка к груди, в который раз в жизни ощущая, как я проигрываю. Знакомое чувство уже. Привычное. Когда ты понимаешь, что ничего сделать уже не можешь.

Некуда бежать.

Некому помочь.

Сопротивление бесполезно.

— Оставайтесь на местах, — прозвучал холодный голос. — Меня зовут Рид Мордос, я командир отряда костодианцев Высшего Совета Наместников. Приказываю вам оставаться на местах, и никто не пострадает.

Я увидела, как напряглись под рубашкой мышцы на спине у Шейна и поспешила предупредить его, чтобы не делал глупостей.

Мы не станем рисковать. У нас на руках ребёнок.

К нам в убежище спустились трое солдат и, судя по всему, этот самый Рид Мордос. Шейна обыскали на предмет наличия оружия, а потом приказали следовать за ними на выход.

— Что с остальными? — спросила я у командира отряда костодианцев, не особенно-то и надеясь на ответ. — Они…

— Живы, — чеканно ответил он. — Взяты под стражу и предстанут перед судом за действия, способствующие расколу общества и незаконную научную деятельность.

Слава Богу, кровь не пролилась, и все члены ордена были живы. Наши мать и отец были живы.

Крепче прижав Дафну, я стала подниматься по лестнице к выходу. Размышляла о том, что, оказывается, неважно, на Земле или на Кроктарсе — во главе угла борьба за власть. Всегда за власть.

Не за справедливость, не за научные открытия, не за то, чтобы население жило хорошо. А за власть. И власть эта борется с любым инакомыслием, жестоко подавляя любую угрозу в зародыше.

Нас вывели из бункера, потом из лаборатории и здания. На улице стояло несколько белых капсул — таких же транспортных средств, на котором Мойра Яжер доставила нас с Шейном и Дафной от обломков корабля в город Белой Лилии, только на этих капсулах был изображён крупный знак — символ единства ветвей власти. Я такой видела в доме Тайена на Земле и в том зале суда.