Он был нужен мне и нашему ребёнку. Нужен Дафне. Нужен всем здесь.

После обеда я положила Дафну в устройство, напоминающее нашу земную коляску, и отправилась на встречу с отцом.

С папой мы теперь гуляли почти каждый день. Ходили к пруду, разговаривали. Оказалось, что именно отец наш с Шейном — кроктарианец.

Признаться, я сомневалась. Думала, что с Кроктарса наша мать, а нас с братом вырастили в пробирке. Это было почему-то страшно осознавать. Но оказалось, что мама — землянка. Белая Лилия завербовала её ещё в юности, когда мама пришла учиться на сестринские курсы. Именно там доктор Ховард, с которым я потом познакомилась в Центре Адаптации, и нашёл её.

Папа рассказал, что сам Ховард — кроктарианец, но на Земле он среди своих и чужих притворялся землянином. Прошёл через болезненную процедуру скрытия спиритов, как и сам мой папа, и остался нераскрытым двойным агентом, работающим в интересах Белой Лилии.

Сам отец был из Золотой ветви Наместников. Точнее из их кластера, к высшим чинам отношения не имел. С самого детства с ним было что-то не так, он отличался от сверстников. Как стало известно позже, папе был доступен чуть более широкий спектр эмоций, чем большинству детей его эмбрионального потока.

И когда он однажды случайно подслушал разговор главы кластера с Наместником Зелёной ветви о странном течении под названием Орден Белой Лилии, то заинтересовался, а со временем сам вышел на них.

Он принял участие в тайной экспедиции на Землю ещё до общего вторжения. Изучал земную расу, жизнь на Земле, её экосистему.

А потом, спустя годы после вторжения, познакомился с мамой. Она тогда впервые пришла на тайную встречу участников Белой Лилии, была молода, а её глаза светились не ненавистью к кроктарианцам, а интересом.

Они влюбились. Ещё до того, как было решено проводить первый эксперимент именно на них.

— Когда твоя мать забеременела Шейном, весь орден затаил дыхание и тут, и на Земле, — рассказывал отец, пока мы шли по аллее вдоль луга с небольшими оранжевыми цветами. — Но позже выяснилось, что в его системе кроветворения есть дефект. Это было опасно для его жизни и здоровья, поэтому мы давали ему экспериментальный препарат, разработанный Мойрой и командой. Мы просто хотели, чтобы он выжил.

— Получается, вы не могли спрогнозировать действие этого препарата? Его влияние на репродуктивные функции? — мы остановились возле озера и отец с нежностью посмотрел сначала на меня, потом на Дафну. — То есть, появление Дафны — это погрешность? Вы такого не ожидали?

— Да, верно, Лили, — папа кивнул, а потом снова посмотрел на меня, но куда более внимательно. — Рад, что ты пытаешься понять, хотя я думал, ты будешь испытывать другие эмоции.

— Я умею с ними справляться, папа. И я пытаюсь вас понять, — я обняла себя за плечи и потерла ладонями кожу. Внутри болел другой вопрос, который я так и не решалась задать. Может потому, что боялась услышать ответ? — Почему вы ушли? Почему оставили нас, папа?

У меня, пусть и с трудом, но получилось спросить это спокойно. Сама не знаю, как смогла удержать голос и не дать ему сорваться.

— Правительственные силы нас почти раскрыли, Лили, — отец покачал головой, опустив взгляд. — Мы не могли забрать вас, потому что на тот момент это было небезопасно. И остаться тоже не могли, сама понимаешь, что бы сделали с вами с Шейном. А так вы ещё какое-то время оставались бы под прикрытием. Мы хотели вернуться позже, но… по воле случая вышло так, что ты попала в программу Источник, и Тайен стал копать, откуда у тебя с ним такая невероятная совместимость крови.

Не знаю, недоговаривал ли отец, или он действительно не знал, но у меня уже давно сложилось впечатление, что и Тайен-то обо мне узнал не случайно. Какой бы не казалась сплочённой и верной принципам Белая Лилия, Мойра Яжер мне не нравилась.

Было впечатление, что она чего-то не договаривала.

Слишком много случайностей.

Слишком много совпадений.

Отцу я их высказывать не хотела. Маленькая девочка внутри меня хотела обратно своего папу, своих родителей. Несмотря на всё то, что я знала, отец у меня ассоциировался не с учёным-генетиком, а с тем, кто пел мне песни, когда я не могла уснуть из-за высокой температуры, кто перочинным ножом вырезал мне небольшой деревянный кораблик, кто каждое утро приносил мне свежие булочки из соседней лавки.

И в глазах папы я тоже видела ответное желание. Он не видел во мне объект экспериментов. Он видел во мне дочь. Но осторожно держал дистанцию, не желая давить, позволял мне самой решить, что я чувствую к нему и к маме спустя столько лет.

Мы прошли дальше и сели у фонтана. Дафна начала ворочаться и открывать ротик. Она хотела есть.

Я достала небольшую сумку, где лежала бутылочка с детским питанием, а потом взяла малышку на руки, чтобы покормить.

Дафна ела жадно. Сосала, причмокивая и прикрыв глазки. А потом сразу уснула.