Судя по выражению лица, Азь-ага был чем-то необычайно обрадован.

— Вот, пожалуйста, — отвечая на приветствие, он протянул Едиге развернутую газету и с торжествующим лицом потряс ею. — Я-всегда говорил: из этого джигита выйдет толк! Мать дороги — копыта, мать науки — поиск. Так-то, сынок, лишь тот, кто работает, не жалея сил, добьется в науке успеха. Видишь, и Бакен… Хотя ты, кажется, еще не прочел, возьми-ка газету да присядь за стол…

Едиге без особой охоты подчинился. Продолжая стоять, он бросил на указанную статью довольно равнодушный взгляд. И тут же колени его дрогнули, он почувствовал в ногах противную слабость и не сел, а рухнул на тахту, едва не задев при этом профессора.

Ему хватило пяти минут, чтобы пробежать статью до конца. Пробежать и вернуться к началу…

— Я знал, что по части теоретической подготовки он слабоват, — говорил между тем Азь-ага, удовлетворенно потирая ладони. — Знал и советовал — читай побольше, ищи, ищи… И что же? Он обогнал, казалось бы, куда более способных…

— Потрясающе!.. — вырвалось у ошеломленного Едиге.

— Важное открытие, — согласился профессор, на свой лад истолковав восклицание Едиге. — Очень, очень важное открытие!..

— Нет, это просто потрясающе… — У него все-таки достало самообладания и выдержки, возвращая газету Азь-аге, предварительно сложить ее — аккуратно, уголок в уголок.

— Ценный вклад в историю нашей литературы, — произнес профессор, вновь разворачивая газету. Как бы желая подчеркнуть, что именно следует считать вкладом, он ткнул указательным пальцем в статью, разлившуюся, словно озеро, на целую газетную полосу.

Едиге молчал.

— А вы молодцы, нечего сказать, — проговорил профессор язвительно, опустив ноги на ковер и нащупывая шлепанцы. — Молодцы… — продолжал он, расхаживая по кабинету, заложив руки за спину. — Все у вас решает настроение, а не холодный рассудок. Не примерив как следует, спешите отрезать! Вы судите о человеке не по его достоинству, а по тому, нравится он вам или нет…

— Вы обо мне говорите?

— О тебе и твоих сверстниках!.. Возьмем, к примеру, Бакена. Порядочный, скромный человек, преданный друг, добросовестный ученый…

Едиге с трудом подавил усмешку.

— Науку двигают вперед как раз такие люди…

Едиге вскочил. Если бы перед ним был кто-то другой, он расхохотался бы ему в лицо. Но Азь-ага… Едиге остался стоять на месте, не спуская глаз с профессора, с победным видом вышагивающего вдоль кабинета.

— Мы стареем, у нас уже не те силы, не та энергия… Теперь дело за вами. — Азь-ага остановился и пристально, в упор, взглянул на Едиге. — Но что же получается? Ты целый год в аспирантуре, а добился единственного — сдал минимум. К сбору материалов для диссертации так и не приступил, месяцами никто знать не знает, чем ты занимаешься. Видно, за тобой нужен глаз да глаз. Пускай за тебя возьмется Бакен. Он будет твоим научным руководителем.

— Хотите, чтобы я написал для него докторскую?

Профессор не то не понял, не то не расслышал.

— Это верно, он пишет докторскую, но она, кажется, уже близка к завершению. Так что время у него найдется.

— И это ваше окончательное решение?

— Я забочусь о твоем будущем.

— Спасибо, — сказал Едиге. — Я бы согласился, и с величайшей радостью. Но я долго думал, весь этот год, и вижу, что у меня нет, к сожалению, никаких научных способностей…

Азь-ага небрежно отмахнулся:

— И со мной такое случалось. Но потом…

— Это мне подсказало не чувство, а холодный рассудок. Я не смогу быть полезным для науки человеком. — Профессор опять хотел возразить, Едиге его не слушал. — Наука требует полной самоотдачи, ей нужно посвятить все силы, от многого в жизни отказаться…

— Ты прав, сынок, ты прав… — кивал профессор, довольный тем, что Едиге повторяет его собственные слова, и еще, наверное, не до конца осознав, к чему тот клонит.

— Ну, а я, как ни старался, не смог найти у себя необходимых для науки достоинств…

— Ошибаешься, сынок. Способности у тебя есть, и не малые, ты только разболтался немного.

— …И поэтому я решил, что мне пора проститься с наукой.

— Что?.. Проститься?..

— Да, проститься с наукой.

— И что же…

— Я пришел сказать, что ухожу из аспирантуры.

— И ты… — Азь-ага растерянно шагнул к Едиге. — И что же ты собираешься делать дальше?

— Страна у нас велика. Для двух рук одна лопата везде найдется.

— Аллах милосердный, что за чепуху он городит!.. — Профессор покраснел, даже глубокие залысины залила багровая краска. Еще немного — и он, казалось, в гневе затопает ногами. — Твое будущее — это наука! Ты слышишь? Наука!.. Ты подумал о своем будущем, глупый ты мальчишка?..

Едиге стало жаль старика.

— Я хочу быть писателем, Азь-ага. — Он попытался улыбнуться. — Я заканчиваю роман.

— И прекрасно!.. — Азь-ага снова принялся расхаживать по кабинету. Пальцы, туго стиснутые за спиной, громко похрустывали. — Прекрасно! Пиши свой роман. Одно другому не мешает. Разве Ауэзов…

— К несчастью, я не Ауэзов, — сказал Едиге, стараясь, чтобы голос его звучал возможно мягче. — И потом, насколько я знаю, его никто не грабил средь бела дня.

— Что такое?..