— Твои наброски были хороши. Я подумал, что ты, возможно, захочешь продолжить. Особенно теперь, когда у тебя есть необходимые вещи. — Он одарил меня прихорашивающей улыбкой, весь такой ослепительный и красивый.

Я долго рассматривала художественные принадлежности. Было ли это ответом на отсутствие у меня хобби? Пытался ли он развлечь меня? Пытался ли он сделать что-то приятное для меня?

Это раскрылось во мне, как расправляющееся крыло, готовое к полету.

И я это возненавидела.

По крайней мере, когда он был ужасен, я могла ненавидеть его и растворяться в этом.

Не это. Что бы это ни было.

Он исчез в ванной, и я, скрестив руки на груди, последовала за ним.

Комната была тускло освещена — никаких волшебных огоньков, покачивающихся в воздухе, но множество свечей освещали каждую поверхность. Их мерцающий золотистый свет окутывал все теплом, отбрасывая мягкие тени. Древесный аромат сандала и лаванды плыл сквозь пар. В конце ванны стоял низкий табурет.

— Я не думала, что фейри используют свечи.

Он обошел ванну с другой стороны и повернулся ко мне. Если раньше он был богом солнца, купающимся в этом сиянии, то теперь он был созданием рассвета, окаймленным мягким светом и тенями, одинаково темным, ярким и невероятно красивым.

У меня перехватило дыхание.

— Я слышал, что люди предпочитают их. Подумал, что так тебе будет удобнее, пока ты моешься. — Он указал на ванну, темнота в его глазах потяжелела.

Насколько… продуманно.

Он мог быть таким вдумчивым, таким добрым, таким милым, каким ему хотелось, но это не изменило бы того факта, что он убил мою сестру. Я цеплялась за эту мысль, впивалась в нее ногтями, как будто это было единственное, что могло остановить меня от падения в какую-то ужасную пропасть.

Я сняла бархатное платье, болезненно ощущая его пристальный взгляд, пока развязывала каждый бантик. Когда я сбросила его, то испытала облегчение — в душном воздухе оно было слишком плотным. Тонкая сорочка прилипла ко мне, уже становясь влажной, и мне пришлось ее снять. Я начала с первой застежки на воротнике.

— Оставьте это.

От низкого шепота по моей коже побежали мурашки. У меня сжался живот. Я не могла сказать почему, только то, что мое тело настороженно загудело, по коже пробежал шепот уязвимости, за которым последовало что-то еще. Что-то, чего я не должна была чувствовать.

Нет. Я ничего не чувствовала. Это было только мое тело и его потребности. В конце концов, я стояла здесь обнаженной перед привлекательным мужчиной, и мне не разрешали искать удовлетворения больше месяца.

Это было все. Ничего — ничего больше.

Я молча вошла в ванну, и он молча наблюдал за мной.

Температура была идеальной. Жарко, почти некомфортно. Радужный отблеск ароматических масел танцевал на поверхности воды, пока я опускалась дюйм за невыносимым дюймом. Я сделала паузу, чтобы выгнуть спину и спрятать волосы под водой. Как только я полностью уселась, я не смогла сдержать вздоха.

— Тебе хорошо, маленькая птичка? — Его прикосновение прошлось по краю ванны, когда он обошел ее до противоположного конца и опустился на табурет.

— Ты слышал звук, который я только что издала. Ты знаешь, что это так.

Его улыбка не была жестокой или широкой и ослепительной. Эта улыбка была маленькой и довольной, более тихой, более приватной.

— Что ж, ты была хорошим питомцем. Ты заслуживаешь небольшого угощения.

Я почти поблагодарила его, но что-то в его глазах говорило, что он еще не закончил.

— На самом деле, ты заслужила большую награду. — Он окунул кончик пальца в воду, отчего по воде побежала рябь. Его взгляд следил за их продвижением, пока не остановился на мне. От горячей воды, омывающей мою грудь, до ключиц, моего затянутого воротником горла и, наконец, моего слишком теплого лица, он поглотил меня одним взглядом.

— Прикоснись к себе.

Я замерла. Было слышно только, как поднимается и опускается его грудь, поднимающийся пар и мерцающее пламя свечи.

Мне это было нужно. Мое тело затрепетало, просто от того, как его взгляд скользнул по мне. Но он не собирался позволять мне претендовать на эту награду позже, в постели, и не подавал никаких признаков того, что собирается встать со своего места и оставить меня в покое.

— Я сказал, потрогай себя. — Его голос был мягким и хрипловатым, темным, как полутемная комната. — Начни с этих сладких сисек, Зита, как ты делала это в моей постели.