– Ладно, допущу… – согласиться с резонными доводами Сашки было проще, нежели продолжать ему перечить. – Давай хоть фотки глянем…

– А вот тут есть некоторая накладка. Чтобы жена в периоды пребывания не в лечебнице, а дома, не натолкнулась на ненужные воспоминания, Рудой уничтожил все, до единой, фотографии Жени. То, что есть, это с корпоративных выездов компании. Я их у Ларисы взял. Они несколько раз всей фирмой выезжали за город, ну, типа, на шашлыки, с семьями, ещё при Маслове. Вот и осталось несколько фотографий того времени. Тут Женя ещё девчонка совсем, где десять лет, а где и все восемь. Да и не позировала она специально, так, среди толпы попалась.

Я приуныл. Перебрал немногочисленные снимки. Действительно, ни одного крупного плана. Несколько фотографий, сделанных полароидом с соответствующим качеством, несколько снимков, запечатлённых на дешёвую «мыльницу» тех времён. На всех фотографиях довольно большая компания в разных ракурсах, но ни одного постановочного кадра, на котором можно было бы разглядеть девочку более менее подробно. Это и понятно, Лариса отбирала фотографии себя и своих друзей. Кто ей Женя Маслова? Хоть она и дочка шефа, но с боссом у Ларисы шашней не водилось. Для чего ей хранить изображения его дочери, тем более, ребёнка? Так, случайно фигурка девочки мелькает в толпе. Сложно, правда, назвать её фигуркой. Скорее, фигурища. Девочка излишне полная, неинтересная: ноги толстые, короткие, попа толстая, щёки толстые… Типичный раскормленно-разбалованный отпрыск нуворишей. Чизбургер, кока-кола, киндер-сюрприз. Счастливое детство, по мнению родителей, лишённых в собственном детстве многообразия заграничных вкусностей. Ничего в ней примечательного. Невзрачные белёсые хвостики, такие же брови, невыразительные глаза. Что из неё могло вырасти – непонятно. В интернате Женю описывали совершенно по-другому: невысокая, стройная… Может, просто опомнилась и перестала уплетать фаст-фуд, может, похудела на несытных белорусских харчах, может, проснулся инстинкт модели и села на диету. В любом случае, эти снимки не дают абсолютно ничего. То есть, ничегошеньки. Я уныло взглянул на Сашку. Тот хмыкнул в ответ на мой взгляд:

– А ты что хотел? Более поздние фотографии могут быть ещё в Белоруссии, раз в Проплешино нету…

– Да Перелешино оно, Перелешино! – озверел я.

На самом деле, не орать надо было на напарника, а похвалить за оперативность и находчивость. Ведь разыскал он фото Жени, хоть и детские. Что-то – лучше, чем ничего. В любом случае, в розыск их не подать, но если вдруг мы найдём её каким-либо невероятным образом, то определить, она ли это, будет возможно и по этим, детским фотографиям.

– В Белоруссии нету снимков, – сбавил я тон. – Тётка Масловой умерла, а её супруг знать ничего не знает. Даже, если что-то там и было, то он давно выбросил за ненадобностью. Я так понимаю, он вообще не одобрял затею с укрыванием, и, тем более, удочерением… тьфу ты, усыновлением чужого ребёнка. Он даже этого не скрывал. Мол, затея дурацкая, чужая кровь, бандитские разборки ему ни к чему, ну на фиг всё…

– Значит фотографии Жени Масловой у нас фактически нет, – резюмировал напарник. – Да и вряд ли они понадобятся. Я ж тебе объясняю: если бы это был верный след, Рудой бы уже был мёртв. Причём ещё раньше, чем братья Гаргаевы. И потом, какая связь с Куприяновым, Бершадской, Кировским, Траубе?.. Ты хоть какую-то зависимость видишь?

– Нет, – честно ответил я. – Нет зависимости. А почему она должна быть? Предположим, Гаргаевы – это была личная месть, все остальные были под заказ исполнены.

– Плохо я себе представляю это… – задумчиво протянул Сашка. – Типа, понравилось что ли?.. Решила сделать убийство профессией? Мне почему-то кажется, что не в том направлении ты мыслишь. Все эти убийства как-то между собой связаны. Есть в них одна общая идея. И сдаётся мне, что никак эта идея на деньги не завязана. А убийство не за деньги, а за идею, это уже не киллер, это уже другое…

– Что другое, Сань? Ну, что другое? Нам-то от этого ни тепло, ни холодно. За идею он убивает или за деньги, нам без разницы. Его поймать надо, а там уже разбираться: идея это как идея, или идея как средство обогащения. И вот что я тебе ещё, Саня, скажу: давай не будем все эти разговоры в пользу бедных поднимать. А то до бреда уже договариваемся. Эдак, волю дай, вчера он бандитов грохнул, сегодня судом недосуженных – с его, заметь, точки зрения. А завтра? Завтра он начнёт за чиновниками охотиться? Или вот за такими, как мы – кто службу несёт. Дескать, не справляемся мы со своими обязанностями, надо нас зачистить. Ты откуда знаешь, что он не псих?

– Не знаю. Но подозреваю. Псих такую организацию замутить не смог бы. Больно уж тщательно всё у него продумано и просчитано. Да, связи всех со всеми я пробил.

– Не понял. Что значит, всех со всеми? – я растерянно взглянул на напарника.

– Ну, все погибшие были между собой незнакомы. Никто из них друг друга не знал. И театральные связи – это простое совпадение. Незнакомы они были. Да и вообще, театр – это слишком эфемерно.

– Ну да, ну да. А как ты это выяснил?

– Пообщался с друзьями и близкими погибших. Если близкие ещё сомневаются, то друзья-то наверняка знают. Кировского в кругу Бершадской не знал никто. Траубе вообще далёк от всего этого, а его связь с миром искусства очень опосредованная, только через брата.

– А по Бершадской ты с кем общался?

– Так с подругой её, Ксенией, – Сашка удивлённо поднял бровь.

– Где ты её нашёл?

– Удивляешь ты меня, Сергеев. На месте аварии нашли телефон Бершадской. Видимо, он был не в сумке, а то ли на сидении машины, то ли в держателе. Разобрали всё там после аварии, нашли и сумочку, и телефон. Последние звонки были как раз этой самой Ксении. Я с ней пообщался. Она не знает никого из перечисленных. Ну, ни Кировского, ни остальных. Хотя с Кировским она, между прочим, в одном институте училась. Не была знакома. Ксения утверждает, что она бы обязательно была в курсе, так как ей самой очень Кировский нравится. Нравился, – поправился Сашка. – Ладно. Тут, короче, не в жилу… Что там у тебя с народным гневом? – коллега, ухмыльнувшись, кивнул на компьютер.

– Судя по моим подсчётам, – важно заявил я напарнику, – следующими вероятными жертвами могут быть два кандидата. Первый, так сказать, намбер ван – убийца педофила Кузьмин, отсидевший после суда всего полгода, и намбер ту – телефонный мошенник с фармакологическим уклоном, Берсеньев. В обоих случаях отделались нереально малыми сроками, нижними пределами, можно сказать. Берсеньев, так тот вообще получил два года условно. Кузьмин – полтора, из которых год промариновался под следствием…

– За убийство? – уточнил Сашка.