Шрифт:
А Анжелика изменилась. На скулах появился румянец, лицо пополнело, и теперь она смеялась чаще, чем когда-либо с того дня, как они приехали в Ливингстон. По воскресеньям она перестала ходить в гости к родственникам, и теперь они могли ее видеть только, когда сами приходили к Монике.
– Что с девочкой?
– спрашивали они.
– Она предпочитает одиночество, - отвечала Моника, но в эти дни ей было очень трудно смотреть в глаза своим родственникам.
Вечером того дня, когда Анжелике исполнилось четырнадцать лет, Антуанетта пришла в гости, в отличие от обычных визитов, без своей семьи. Поскольку этот день приходился на середину недели, она сказала, что Жозефу и детям надо отдохнуть. Она принесла Анжелике дюжину пирожных, покрытых шоколадной глазурью, и пару самых отвратительных хлопчатобумажных чулок, которые Анжелика когда-либо видела.
– Спасибо, тетя Антуанетта, - сказала Анжелика.
– Не за что, - ответила довольная Антуанетта.
– Но в эти тяжелые времена это все, что я могла себе позволить. Пойди сюда. Сядь, поговорим минутку. Расскажи мне про среднюю школу.
– Я не могу, - ответила Анжелика.
– Мне надо делать домашнее задание.
Она убежала в столовую и разложила на столе книги. Она давным-давно сделала домашнее задание, но ей не хотелось сидеть в кухне, болтать, пить чай и есть пирожные. Анжелика открыла книгу и начала читать, но она слышала Монику и Антуанетту, которые говорили, говорили, говорили.
Обо всем и обо всех, с отвращением подумала Анжелика.
Она не помнила, сколько прошло времени, когда вдруг поняла, что они говорят о ее отце. Говорили тихо, Анжелика улавливала только отдельные слова.
– Рак, - сказала Моника.
– Ужасно, ужасно, - ответила Антуанетта.
Анжелика почувствовала, что ее ладони стали влажными и по всему телу пробежала дрожь.
Папа!
Но он не отвечал.
Папа! Папа!
– Пил, - сказала Моника.
– Ужасно, ужасно.
– ...для спасения ребенка...
Анжелика вскочила со стула и подошла к кухонной двери.
– В чем дело?
– воскликнула Антуанетта.
– Моника, посмотри! Ребенок белее полотна!
– Ничего, - сказала Анжелика слабым голосом.
– У меня заболела голова.
– Это все книги, - сказала Антуанетта.
– Вредно слишком много учиться.
– Хочешь чаю, Анжелика?
– спросила Моника.
– Нет, нет, спасибо, я пойду прилягу.
Анжелика разделась, надела ночную сорочку, выпила две таблетки аспирина, но дрожь не проходила.
В чем дело? Было что-то, что она должна была вспомнить, но хотя это что-то билось на краю сознания, она не могла поймать воспоминание.
Папа, помоги мне.
Я должна вспомнить, папа.
Ложись, сказал Арман, ложись, моя дорогая. Спи. Спи.
Во сне Анжелика увидела огромную дверь, и ручка была так высоко, что она не могла до нее дотянуться. Она пыталась снова и снова, но что-то удерживало ее. За дверью был кто-то и кричал. Она должна была дотянуться до ручки и открыть дверь. От этого зависела ее жизнь. Скорее. Чуть выше. Почти. Почти.
– Убийца!
– Пьяница!
Ее пальцы держали ручку, но дверь была такой тяжелой. Она тянула и толкала изо всех сил, но дверь не открывалась.
– Убийца!
Наконец дверь поддалась и закачалась на петлях, как будто они были только что смазаны.
Там был доктор Саутуорт, высокий и прямой. Такой высокий, что его тень на стене была огромной, и она могла видеть очертание его поднятой руки.
И там была ее мать, неподвижная, как будто высеченная из мрамора, только глаза живые.
– Ты убила его!
– кричал доктор Саутуорт.
– Так, точно ты вонзила ему нож в сердце! Ты убила его!
– Дурак, - сказала Моника, ее голос был холоден, как мрамор, из которого было сделано ее тело.
– Дурак и пьяница.
Появилась другая рука доктора Саутуорта, и теперь он держал бутылку.
– Арман неделями не вставал с постели, - сказал доктор.
– Откуда это взялось?
Мраморная фигура Моники не шевельнулась. Только глаза.
– Понятия не имею, - сказала она.
– Ты проклятая, жалкая лгунья!
– закричал доктор.
– Ты купила это у братьев Гэмсби! Ты все время покупала этот яд!
– Сумасшедший, - сказала Моника.
– А я повторяю, что ты лгунья. Я узнал это от самого Твидлиди час назад. Ты купила эту бутылку, и закрутила с ними еще до Рождества. Ты убила своего мужа. Ты убила его вот этим!
Доктор Саутуорт сунул бутылку ей в лицо, но она не шелохнулась.
– Вот этим!
– закричал доктор.
– Вот этим и твоим бесчеловечным отношением, и отсутствием любви, и своим холодным телом, и своим черным злым сердцем.