В конце концов, Джино согласился уйти.

– Я позвоню тебе, Лесли.

– Нет, нет, нет, - закричала Лесли.
– Я сама тебе позвоню. Завтра утром, я обещаю.

Когда он ушел, в гостиной стояла полная тишина, кроме сводящего с ума щелканья грамофона. Последняя пластинка кончилась, и игла постоянно щелкала, а Анжелика, Лесли и Алана стояли неподвижно глядя друг на друга.

Но Лесли не выдержала. Она шагнула к Анжелике, сжав кулаки, и слезы текли по ее щекам.

– Я ненавижу тебя, - сказала она. И снова: - Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу тебя!
– Каждый раз все более высоким голосом, и наконец она разрыдалась.

– А что ты думаешь, как я к тебе отношусь, сучка вонючая!
– заорала Анжелика.
– Лечь с такой грязью, как этот водитель грузовика!

Лесли вспыхнула и убежала наверх, а Алана продолжала, с отвращением глядеть на мать.

– Боже мой, какая ты отвратительная, Анжелика!

– Не смей так разговаривать со мной, - сказала Анжелика!
– Ты должна разговаривать вежливо. Мало у меня проблем с одной задницей?

– Не волнуйся насчет Лесли, Анжелика, - сказала Алана, и теперь ее голос был спокоен.
– Если она беременная, ты что-нибудь придумаешь.

– О чем, черт побери, ты говоришь?
– спросила Анжелика, подходя к грамофону и снова поставив пластинку.

Очаровательные звуки рождественского гимна заполнили комнату.

– Если бы Лесли была беременной, - сказала Алана, - ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт.

Анжелика застыла с сигаретой в руке.

– Я сказала, - повторила Алана, - что если бы Лесли была беременна, ты могла бы договориться с доктором Гордоном, чтобы он сделал ей аборт. Она подошла к Анжелике и, приблизив свое лицо вплотную к материнскому, улыбнулась глухо зашептала - Или лучше было бы тебе подождать. Да, лучше подождать, пока у Лесли родится ребенок, и тогда доктор Гордон сможет его убить.

Анжелика побледнела.

– Что...
– начала она и обизнула губы, - Алана, что...

– Да, - продолжала Алана тем же жутким голосом, но уже громче.
– Да. Подожди, пока родится ребенок, а потом пусть доктор Гордон убьет его.

– Пожалуйста, Алана...

– Да, убьет, - сказала Алана, - как он это сделал для тебя. Как он убил моего брата.

"Приди, приди в Вифлием. Приди и посмотри на него, рожденного Царя Ангелов..."

– Алана...

– Доктор Гордон - убийца, - сказала Алана, - и ты убийца. И вам даже не больно. Лесли не беременна. Она девственница, хотя ты наверое, не помнишь, что когда-нибудь была ею!
– Она повернулась и убежала из комнаты, но у лестницы остановилась и посмотрела на мать.

– Убийца!
– крикнула она.
– Убийца!

"О! Как мы любили Его, как мы любили Его..."

Анжелика де Монтиньи опустилась на пол около граммофона, и содержимое бокала медленно растекалось по ее платью.

– Всегда что-нибудь случится, - прошептала она.
– Всегда что-нибудь случится, чтобы испортить мне вечеринку.

И она заплакала.

Глава пятая

Уже три года Джино и Лесли были женаты. Она родила ему двух красивых здоровых сыновей, которых назвали Джузеппе и Марчелло в честь отца и старшего брата Джино. В семье их звали Джо и Марк, и у них была очаровательная большеглазая сестренка, названная Джулией в честь матери Джино. Джино не замечал, да ему и было все равно, что Лесли уже не носит платья десятого размера, а ее длинные волосы не всегда падают сверкающим, хорошо расчесанным водопадом, как было раньше. Он знал только, что ее глаза загораются, когда она смотрит на него, и только ему одному улыбается мягкой удивительной улыбкой. Джино любил маленький мягкий животик своей жены и ее полные груди с большими сосками, и как она сразу оборачивалась на его прикосновение, полная ответной страсти.

По утрам, когда дети еще спали, а Лесли на кухне готовила завтрак, он часто тихо подходил к ней сзади, крепко прижимал к себе и целовал в шею, а его руки ловко расстегивали ее пижаму.

– Кофе убежит, - предупреждала Лесли.

– Да, - соглашался Джино, и его руки были полны ею, а пальцы поглаживали ждущие соски.

– Я не могу ничего делать, когда я возбуждена.

– Я тебя возбуждаю?

– Да.

– А как? Вот так? Или так?

– Да.

– Или так?

– Да, да.

И чаще всего дело заканчивалось тем, что совершенно обнаженную Лесли Донати муж относил назад в их смятую постель.

– Надеюсь, что в этот раз мы сделали ребенка, - скажет потом Лесли.

– Как? Опять?

– Да, - ответит она, нежно целуя его после страстных объятий.- Я хочу иметь дюжину детей с тобой, для тебя. Две дюжины. Сотню.

– И всех за одно утро?
– смеялся Джино.

– В любое утро. Или ночь, или вечер.

– Если я не начну торопиться, чтобы попасть на работу, мы не сможем прокормить и тех троих, что у нас уже есть, - говорил он, гладя ее.
– Я люблю тебя трогать.

– И никогда не переставай, - отвечала Лесли.
– Я бы умерла, если бы ты не захотел меня трогать.

– Ты - это все!
– говорил Джино.
– Все, чего я хочу.

А когда Джино уходил, Лесли Донати оставалась со своей бело-голубой кухней, где на подоконнике цвела красная герань, бледно-желтой ванной и гостиной с камином, полом из сосновых досок и ковром ручной работы. Трое ее детей были пухленькими, жизнерадостными и редко плакали, за исключением тех случаев, которые Лесли называла "легкими вспышками латинского темперамента".