А перед встречей с мамой Сигма совсем не волновалась. Эта женщина из мэрии оказалась права – семинар был очень даже полезным. После него Сигма настроилась, что не надо ничего ждать, ни к чему готовиться, надо просто познакомиться с этой женщиной, как с незнакомой. Как обычно это делают люди. Интересы, мнения, симпатии и антипатии. Просто общение, без взывания к прошлому или требований вспомнить, кто есть кто. «Может быть, – говорил пожилой мужчина-лектор, – новая личность окажется совсем не такой, какой вы привыкли ее видеть. Это не значит, что раньше она была другой. Это значит, что раньше она была скрыта по разным причинам. А теперь вы видите ее как она есть – как ядро ореха без скорлупы. Но в такой ситуации человек очень уязвим…»

Что ж, если у мамы и была причина защищаться скорлупой от внешнего мира, то – надеялась Сигма – этой причиной была не она, ее дочь.

– Мама, – говорила Сигма про себя каждое утро, – привет!

И повторяла уже вслух:

– Здравствуй, Атаранта.

Имя не ложилось на язык, и каждый раз Сигма запиналась, хотя с каждым днем пауза становилась все короче и незаметнее. Но Сигма знала, что она была! Впрочем и на свое старое имя Арита Сигма отзывалась с трудом, хотя здесь все ее называли только так.

– Арита, девочка, – сказала как-то Атаранта, – а чем ты занимаешься?

– Я учусь, – ответила Сигма. – В Академии Высших.

Атаранта задумчиво покачала головой.

– Что-то я слышала об этой академии. Что простым смертным туда не попасть. Как тебя туда взяли? Говорят, они проверяют даже гены будущих студентов и берут только самых-самых выдающихся. Твои родители, наверное, очень талантливые и одаренные люди, да? Что у тебя за семья?

Сигма прикусила губу. Нет, к этому невозможно привыкнуть! Она даже не могла сказать: «ты – моя семья», потому что она не считала эту женщину своей мамой. Она выглядела… не так. Другая мимика, другие жесты, другие интонации. Когда Атаранта молчала или замирала на несколько мгновений, Сигма напряженно всматривалась в ее черты. И не понимала. Вроде бы вот – мамины глаза, мамин нос, мамины волосы… Но все вместе не складывалось в то родное лицо, которое Сигма помнила. Голос – да, голос был похожим. Но мало ли у кого похожие голоса. Интонации-то были чужими.

– Почему ты приходишь ко мне, девочка? – спросила Атаранта через пару дней. – Мы были знакомы, пока я не потеряла память?

– Да, – улыбнулась Сигма.

– А твои родители не против?

Сигма покачала головой.

– Я сейчас с ними не живу.

– Это плохо, – вздохнула Атаранта. – Я бы хотела жить с родственниками. Даже если бы я их не помнила. Мне было бы легче знать, что эти люди, рядом со мной, заботятся не потому, что им за это платят, а потому что мы с ними связаны, что у них есть ко мне какие-то чувства, кроме жалости. Что они помнят меня настоящей, а не жалким обломком, как сейчас.

Сигма едва сдержала слезы в тот день. Эти слова были так похожи на мамины. Мама могла бы так сказать. Но почему тогда она даже не заподозрила, что Сигма ее родственница? Ладно, не дочь, но хотя бы… племянница? Младшая сестра?

– И что же, – спросила Атаранта в другой раз, – нас с тобой связывает, деточка? Где мы познакомились?

Сигма пожала плечами и отвернулась, чтобы вытереть слезы.

– А ты как думаешь, Атаранта?

Атаранта покачала головой.

– Я каждый день над этим думаю и ничего придумать не могу. Может быть, у нас было общее хобби? Возраст не мешает общим интересам. У тебя есть хобби?

Сигма задумалась. Какое у нее было хобби, когда она училась в школе? Да никакого. Ей интересно было учиться, это было ее главное хобби.

– Мне нравится фотографировать, – ответила Сигма. – Говорят, портреты у меня получаются особенно хорошо.

– Нет, это точно не мое, – вздохнула Атаранта.

Сигма чуть не рассмеялась. Фотографировать мама не умела. Более того, если было бы такое понятие как антидар, то у мамы он точно был. Все фотографии, которые мама делала, были не просто неудачными, а такими, от которых Сигме хотелось плакать и кричать, что на них не она. Впрочем, когда она была подростком, она как-то удалила все свои фотографии из семейного архива, включая самые ранние.

– Людей связывают не только увлечения, – попробовала намекнуть Сигма, но Атаранта отмахнулась.

– Я знаю, что мне не скажут ничего про моих родственников, я должна вспомнить сама. Но ты точно мне не родня. Когда я смотрю на тебя, я точно знаю, что у меня не могло бы быть такой дочери.

У Сигмы сжалось сердце.

– Почему?

Атаранта пожала плечами.

– Ты такая холодная. Такая отстраненная. У тебя такой оценивающий взгляд, как будто ты решаешь, достойно ли то, на что ты смотришь, твоего внимания. Когда ты сказала про Академию Высших все стало на свои места. Вас, детей из элиты общества, наверное и воспитывают с самого рождения, чтобы вы думали, что вы лучше всех.

«Это ты, ты меня воспитывала, – хотела закричать Сигма. – Я не отстраненная». Но вместо этого она только улыбнулась.

– Если тебе неприятно меня видеть, Атаранта, я перестану приходить.

Атаранта покачала головой и пожала Сигме локоть.

– Не обижайся, деточка. Я знаю, что ты не выбирала, в какой семье родиться. Конечно, приходи, пока можешь. Ты ведь на каникулах здесь, да?

– Да, – ответила Сигма. – И они уже скоро закончатся.

– Очень жаль, – улыбнулась Атаранта. – Мне будет тебя не хватать. У нас ничего не происходит, совсем ничего. Когда мы с тобой говорим, я начинаю вспоминать разные вещи. Про академию. Про фотографию. Во мне что-то проясняется. Про такое не поговоришь с врачами или с другими больными.