– Если вы прямо сейчас покажете мне ее снимок или видео, я пообещаю, что дождусь результатов теста. И не говорите, что у вас нет ее снимков, я все равно не поверю.

Женщина вздохнула.

– Есть два снимка в нашем досье. Хорошо, я покажу тебе их. Не думаю, что они… повлияют на ситуацию.

Она достала из ящика стола планшет, активировала его, что-то пролистала и придвинула к Сигме. «Потенциальная личность – Атаранта» – прочитала Сигма и ее сердце сжалось. Атаранта. Ее мама.

Сигма открыла папку. В ней было всего два снимка. На обоих – женщина в красном, в мелкий белый горошек, больничном халате. На одном – в профиль. На другом – в фас. Сигма открыла второе фото и вздрогнула. У женщины на снимке был пустой взгляд. И на лице тоже не было никакого выражения. Как скульптура. Как младенец. Просто нос, просто рот, просто глаза. Сигма не могла понять, была ли эта женщина похожа на ее маму, до того безлико она выглядела. Сигма открыла второе фото, стараясь вспомнить мамины черты. Этот прямой нос с легкой горбинкой. Мочка уха, чуть заостренная книзу. Но это были стандартные черты. Слишком стандартные. Они могли принадлежать кому угодно. Сигма закрыла папку и вернула планшет.

– Когда были сделаны эти снимки?

– Сразу после того, как ее доставили в медицинский пункт. Она была в шоке.

– Это заметно, – тихо сказала Сигма. – Хорошо, обещаю вам, что буду соблюдать все законные формальности процедуры опознания. Что будет после семинара?

– После семинара ты получишь неограниченный доступ в пансионат, сможешь увидеться со своей мамой и провести с ней столько времени, сколько пожелаешь. В рамках отведенного тебе месяца, разумеется. Академия Высших ограничила срок твоего визита четырьмя неделями. К сожалению, мы никак не могли повлиять на это решение.

– Да, я знаю, – сказала Сигма. – Мой куратор сообщила мне.

– Что ж, если ваше общение пойдет на пользу больной, возможно, тебе удастся убедить своего куратора дать тебе академический отпуск или продлить срок твоего пребывания, – ее голос, в который снова вернулось веселье и доброжелательность, звучал невыносимо тошнотворно.

– Давайте сначала убедимся, что это действительно моя мама, – сказала Сигма, подражая голосу Констанции.

Сигмы нигде не было. Ни у фонтана, где они обычно встречались после занятий. Ни в медицинском корпусе, где Мурасаки находил ее весь прошлый месяц. Ни в библиотеке, где она иногда засиживалась до ночи, но перед этими ее библиотечными вечеринками Сигма всегда обедала с ним и предупреждала, что останется учиться. Где, где еще она может быть?

Мурасаки отчаянно посмотрел на браслет. Сообщений от Сигмы тоже не было. Ее имя почему-то высвечивалось серым, как будто Сигма отсутствовала в сети. Но это невозможно! Сломался браслет, может быть? Ничего более логичного на ум не приходило.

Мурасаки зашел в гардероб. Зеленая парка Сигмы висела рядом с его черным пальто. Рыжий мех ее капюшона лежал на черном воротнике его пальто. Мурасаки улыбнулся. Значит, Сигма не ушла. Но где она прячется? На дополнительном занятии? В кабинете у Кошмариции? Мурасаки погладил мягкую опушку на капюшоне, прижался к ней щекой и вдохнул знакомый запах – меда с едва уловимой примесью кофе. Он помнил этот медовый запах еще с того дня, как сидел рядом с Сигмой в библиотеке и страницы из книги падали ему на колени. Мурасаки еще раз погладил пальцами мех и отстранился. Ладно, раз надо подождать, он подождет. В первый раз, что ли?

Он с улыбкой вышел из гардероба, когда пришло сообщение от Кошмариции. «Мурасаки, жду тебя в триста восьмом кабинете административного корпуса. Сейчас». Мурасаки прикусил губу. Нет, это не может быть простым совпадением – исчезновение Сигмы и внеплановый вызов к куратору после занятий. По крайней мере Кошмариция знает, что он не ушел из учебного корпуса, а это значит… Да это может значить все, что угодно! – оборвал себя Мурасаки и заторопился к переходу в административный корпус.

Констанция сидела за пустым столом, на месте, которое обычно занимали студенты, и рассматривала какие-то динамические диаграммы на своем огромном мониторе. Столбцы были не подписаны, но Констанция явно знала, что они означают и ей явно не нравились два крайних справа, которые мигали красными кирпичиками, быстро увеличиваясь в размерах. Куда быстрее, чем остальные восемь.

– Здравствуйте, Констанция Мауриция, – звонко сказал Мурасаки, когда понял, что Констанция не услышала, как он вошел.

Она обернулась через плечо, выключила монитор и поднялась.

– Проходи, Мурасаки, присаживайся.

Она перешла за свое привычное место, спиной к большому монитору и кивнула на стул перед собой.

– Садись, Мурасаки.

У Мурасаки екнуло сердце и вспотели ладони. Нет, все это определенно не просто так.

Мурасаки сел на край стула и чуть не вскочил обратно. Стул был теплым, и это было ужасно неприятно. То есть в этом не было, конечно, ничего особенного. Но… Что мешало Констанции развернуть свой стул и смотреть на эти свои диаграммы со своего места? Зачем нужен был этот спектакль с уступанием места? Она продолжала с ним играть, почти каждую их встречу она демонстрировала, что она здесь главная.